Книга Королева Риррел - Елена Жаринова

Виса вела нас через лес. Он был совсем не похож на тот, сквозь который мы пробирались на Ловиже: ни папоротников, ни лиан. Высокие, редко растущие деревья были похожи на колонны в величественном древнем храме. Густой лишайник одевал их малахитом на высоту человеческого роста. Земля под ногами, хоть и влажная после вчерашнего дождя, была упругой; кое-где зеленел низкорослый кустарник, да на полянах среди седой от ночной росы травы пламенели пунцовые цветы. Лес был полон жизни: птицы вкладывали в песни всю душу, желтые глаза хищников следили за нами из-за деревьев, мириады разноцветных светлячков вились над нашими головами.

Я не могла поверить, что снова чувствую у своих ног знакомое тепло: Виса не забыла привычку прижиматься ко мне во время совместной прогулки. Однако она выглядела гораздо счастливее, чем во время житья в храме. Свобода даже в чужих краях пошла ей на пользу. Кроме того, один из тигров, великолепный самец, явно был к ней неравнодушен. Похоже, моя сестренка тоже нашла свою любовь…

Под охраной четвероногих спутников наш небольшой отряд устроился на ночлег. Измотанные, пережившие столько опасностей, мы начали засыпать еще на ходу. И теперь я положила голову Эстрилу на колени, расплакалась слезами облегчения и уснула, чувствуя себя, наконец, в покое и безопасности.

На следующий день Виса вывела нас к обширной поляне. Мы еще издалека поняли, что там живут люди: по лесу тянулся дымок от костра, слышался детский плач. Еще одно туземное племя? Конечно, мы голодны и нуждаемся в помощи, но разве благоразумно искать ее у одних дикарей, едва вырвавшись из рук других? Мы с сомнением смотрели, как Виса белым призраком появляется на опушке. Но когда несколько дикарей робко приблизились к ней и замерли в почтительном поклоне, сомнения наши рассеялись.

«Ум-и-пуш» — люди из чащи — как они сами себя называли — были племенем собирателей и рыболовов. Охотники — «ва-у-фа» — принадлежали к числу их исконных врагов. По сравнению с ними ум-и-пуш были почти безоружны: они пользовались только легкими острогами для рыбной ловли, мотыгами, которыми рыхлили землю в поисках съедобных кореньев, и маленькими топориками — с их помощью юноши забирались на самые высокие деревья, чтобы достать плоды. Каждый месяц ва-у-фа устраивали набеги и забирали кого-нибудь из ум-и-пуш в плен, а потом приносили в жертву своим богам — тиграм и леопардам.

Лесные люди были маленького роста — взрослые члены племени не доставали Эстрилу до плеча — и носили лишь короткие юбочки из сухой травы, украшенные у мужчин разноцветными птичьими перьями. Все они были неестественно худы и нескладны, робки и запуганы, как нелюбимые дети. Кожа у ум-и-пуш была темнее, чем у их свирепых соседей, и отливала лиловым оттенком. Темно-лиловые глаза смотрели на нас с несмелым любопытством. Когда мы вслед за Висой появились на поляне, все ум-и-пуш сбились в кучку. Наверное, их особенно напугала леопардовая шкура на моих плечах: она напоминала им о постоянной вражде с охотниками. Мне пришлось сбросить пятнистый наряд, и тогда тихий возглас удивления вызвала моя светлая кожа. Осмелев, две молодые девушки подкрались ко мне на корточках. Одна протянула руку, коснулась моей ноги и тут же отскочила, ойкнув. Я улыбнулась ей как можно более доброжелательно и тоже потрогала ее за плечо. Увидев, что я не рассердилась, дикарка смущенно хихикнула, показав редкие желтые зубы, и вместе с подругой убежала к соплеменникам. Лед был сломлен. Ум-и-пуш расступились, позволяя нам подойти к их очагу.

Лес скудно кормил своих детей. И тем не менее, в руках каждого из голодных гостей тут же оказалась деревянная плошка с темным ароматным варевом. Позже я узнала, что для этого блюда, кстати, питательного и довольно вкусного, собирали пой-пой — длинные глянцево-черные овощи с коричневой мясистой сердцевиной. На вкус пой-пой напоминали тушеное мясо. Настоящее мясо ум-и-пуш в пищу не употребляли.

Они не стали нам мешать и расположились неподалеку. Мне показалось, что у них на все становище — человек на пятнадцать вместе с детьми разных возрастов — было всего две небольшие миски. Дикари ели чинно, не дрались из-за куска. Взрослые не отталкивали малышей, а протягивали им самые сочные куски. Я огляделась в поисках Висы. Но моя сестренка уже ушла вместе со своими спутниками, предоставив нас гостеприимству лесных людей.

Жили ум-и-пуш в маленьких шалашиках из травы. Каждый день женщины заботились о том, чтобы залатать прохудившиеся места. Для нашего ночлега всем племенем сооружали три таких шалаша: мужчины рубили ветки, женщины рвали траву по краю поляны, дети собирали сухую листву для подстилки. Видя, что наша помощь не нужна, мы втроем сидели под раскидистым деревом с длинной красноватой хвоей вместо листьев. Я куталась в шкуру, хотя день был теплый. Мне подумалось, что раньше собственная нагота меня никогда не смущала. Но теперь я смотрела на себя глазами Эстрила. Я видела его взгляд, когда злобные ва-у-фа тащили меня обнаженную на аркане. По-моему, его тогда больше волновала не собственная участь, а то, что тело его любимой женщины выставлено на всеобщее обозрение. Меня забавляла такая скованность, но таковы плоды воспитания далекого и все еще недоступного Аникодора. И теперь я чувствовала, что мое тело принадлежит не столько мне, сколько Эстрилу, и ради возлюбленного я должна его беречь.

* * *

Так мы поселились среди лесных людей. Идти нам было некуда: на побережье нас больше не ждал куот, а если бы он там и находился, отправиться через лес, кишащий хищниками и еще более злобными дикарями, было бы чистым безумием. К вынужденной задержке на пути к нашей цели я отнеслась спокойно: в конце концов, если судьбе будет угодно вернуть с моей помощью миру силу Звезд, она найдет способ это сделать. Эстрил тоже не подавал признаков нетерпения: наверное, он считал так же. Правда, порой какие-то мысли одолевали его. Иногда, натачивая острие деревянной остроги, он ронял из рук топор и замирал надолго, пока кто-нибудь не окликал его. Иелкон тоже вел себя странно. Он замкнулся в себе, из болтуна превратился в молчуна и позабыл все свои забавные ругательства. Жрец Воды частенько теребил свой железный треугольник — «висюльку», как он ее называл. Может быть, он грустил о матери? Когда я искренне призналась ему, что восхищена его мужеством и преданностью, коротышка посмотрел на меня, как на дитя, которое болтает глупости, но ничего не сказал. И я оставила его в покое.

Дикари скоро к нам привыкли, и мы увидели, что за их робостью скрывается веселый, приветливый нрав. Чтобы не быть им в тягость, вместе со всеми мы ходили к речушке, текущей неподалеку, и били в ее водах острогами рыбу. Я научилась отличать съедобные коренья, целыми часами проводя с мотыгой в руках.

Ум-и-пуш говорили не на лающем языке ва-у-фа. Скорее, их язык напоминал щебет птиц и был так прост, что через несколько дней мы научились различать самые необходимые слова. Были у них и песни. В подражание лесным звонкоголосым певунам, юноши свистели и щелкали, рассказывая о своей любви. Девушки отвечали им мелодичным свистом.

В становище было много молодежи, и каждый месяц, в полнолуние, ум-и-пуш играли свадьбы. Одна такая свадьба состоялась через три дня после нашего появления.

Невестой была девушка из другого становища, довольно хорошенькая и стройная для этого племени, с умным, живым взглядом. Девушку звали Лош-лош, то есть Вьюнок. Жених привел ее сам на рассвете, и до заката она как ни в чем не бывало помогала своей будущей родне месить глину для посуды, чистить плоды пой-пой и рыбу. На закате невесту начали обряжать. Жених преподнес ей бусы из ракушек. Все становище ахнуло: девушка обернула их вокруг шеи в пять рядов! Позже нам объяснили, что ракушки, которые собирали на морском побережье, до которого было много дней опасного пути, были самым дорогим подарком. Они же были и своего рода монетой: за пригоршню ракушек можно было выменять великолепный топор или острогу. Юноши пробирались к морю, чтобы набрать ракушек на ожерелье для любимой, и не все возвращались из этого путешествия: кого-то ловили в плен ва-у-фа, кто-то погибал в когтях у хищников. Но каждый жених стремился совершить этот подвиг во имя любви.