Книга Луденские бесы - Олдос Хаксли

Иоанна увлеклась новой ролью со всей присущей ей неиссякаемой энергией. Поначалу она предавалась созерцанию по тридцать минут в день. Потом увеличила время до трех-четырех часов. Одновременно она стала подвергать себя всевозможным аскезам. Отказалась от пуховой перины и стала спать на голых досках; вместо соуса пищу ей теперь поливали горьким отваром; она носила власяницу и пояс, утыканный гвоздями; по меньшей мере трижды в день секла себя кнутом, а однажды (во всяком случае, как пишет она сама) подвергала себя флагеллации целых семь часов.

Сурен, свято веровавший в умерщвление плоти, всячески поощрял свою питомицу. Он давно уже заметил, что бесы, насмехающиеся над церковными обрядами, пускаются наутек от хорошей взбучки. Кроме того, кнут — отличное средство и от меланхолического склада натуры. В свое время то же самое открытие сделала святая Тереза: «Повторю снова (ибо я встречала в своей жизни много людей, страдающих сей меланхолической болезнью), что нет иного средства одолеть бесов, кроме как приложив к этому все доступные нам средства… Если не хватает слов, нужно прибегать к карам; если легких кар недостаточно, необходимы тяжкие. Может показаться несправедливым, — говорит святая, — что мы наказываем слабых и немощных сестер, как если бы они были крепки и здоровы, но это для их же блага».

Не следует забывать о том, что невротики обладают способностью калечить психику и других людей. Сестра Тереза свидетельствует: «Очень часто несчастье проистекает от мятежного духа, которому не хватает воспитания и смирения… Используя дурной нрав (или меланхолию), Сатана завоевал немало душ. Сейчас, в наши дни, это свершается куда чаще, чем прежде, а все потому, что себялюбие и попустительство ныне называют болезнью». В эпоху, когда люди верили в абсолютную свободу воли и порочность человеческой природы, лечение невротиков при помощи физических средств воздействия было весьма эффективным. Возможно ли применять такую терапию сегодня? В каких-то случаях, вероятно, и можно. Для большинства же больных лучшая терапия — не шок, а разговор по душам. Во всяком случае, эта метода больше соответствует современному интеллектуальному климату.

Из-за многолетних церемоний экзорцизма и постоянного присутствия публики в часовне монастыря предаваться благочестивому созерцанию было не так-то просто. Поэтому с начала лета 1635 года сестра Иоанна и ее наставник стали встречаться наедине, под самой крышей обители. Там установили решетку, разделившую помещение надвое. Из-за железных прутьев Сурен наставлял свою ученицу в премудростях мистической теологии. А настоятельница рассказывала ему о своих искушениях и соблазнах, о схватках с демонами, о чудодейственных свершениях, которых она достигает при помощи созерцания. Они подолгу сидели молча, предаваясь медитации. По словам Сурена, чердак стал «домом ангелов и вместилищем райских восторгов», суливших тем, кто их вкушает, особую благодать. Однажды, размышляя о пренебрежении к физическим страданиям, которые проявил Спаситель во время Своих Страстей, сестра Иоанна впала в экстатическое состояние, а когда припадок миновал, сказала Сурену через решетку, «что она приблизилась к Господу вплотную и получила поцелуй из Его уст».

Как относились ко всему этому другие экзорцисты? Что думали об этих свиданиях добрые луденцы? Сурен пишет, что «люди ворчали: почему этот иезуит каждый день запирается наедине с монахиней? Я отвечал им: вы даже не понимаете, каким важным делом я занимаюсь. Мне казалось, что я вижу в этой одержимой душе разом и адский огонь и райское сияние; одна половина этой души была охвачена любовью, другая ненавистью, и обе эти силы тянули душу в свою сторону».

Однако то, что видел Сурен, было сокрыто от взоров остальных. Эти самые остальные знали, что иезуит проводит долгие часы в разговорах со своей подопечной вместо того, чтобы подвергать ее экзорцизму. Коллегам Сурена попытка вывести одержимую на путь христианского совершенства казалась глупой и бессмысленной, тем более, что и сам Сурен тоже стал одержимым и частенько подвергался экзорцизму. В мае, когда брат короля Гастон Орлеанский приехал полюбоваться на демонов, на Жан-Жозефа набросился Исакаарон, совершивший вылазку из тела сестры Иоанны. Сама настоятельница сидела спокойная, сдержанная, с иронической улыбкой, а экзорцист катался по полу в конвульсиях. Принц, правда, остался доволен, но Жан-Жозеф очень страдал из-за нового унижения, которому подверг его Господь.

Никто из иезуитов не сомневался в чистоте намерений Сурена, однако поведение монаха воспринималось как неразумное и неосмотрительное, ибо порождало сплетни. Уже в конце лета отца провинциала стали убеждать, что Сурена нужно вызвать в Бордо.

Иоанне тоже пришлось вкусить немало горечи. Она готовилась к новой роли — святой девы, надеялась на то, что будет иметь в этом амплуа огромный успех, а вместо этого «Господь послал мне новое испытание в виде бесед с моими сестрами; я говорила с ними о дьяволах, что их искушали; но большинство из сестер прониклись ко мне великой неприязнью, потому что увидели, как изменилась я сама и мой образ жизни. Бесы нашептывали им, что это дьявол произвел во мне такую перемену, дабы я могла смотреть на них свысока и пристыжать их. Когда я находилась с сестрами, демоны подговаривали некоторых из них смеяться надо мной и передразнивать меня, что доставляло мне немало боли». Во время экзорцизмов монахини называли свою настоятельницу le diable devot — «благочестивая дьяволица». Того же мнения придерживались и все экзорцисты, кроме Сурена. Тщетно сестра Иоанна уверяла их, что святой Иосиф наделил ее даром созерцательной молитвы; тщетно проявляла она скромность, говоря, что «Божественное Величие даровало мне такую степень углубленности в молитву, что мне открываются большие озарения, а Господь просвещает мою душу особым образом». И вместо того чтобы простереться ниц перед носительницей Божественной мудрости, экзорцисты говорили ей, что она подвержена иллюзиям, которые являются обычным уделом одержимых. Столкнувшись с подобным жестокосердием, настоятельница находила спасение либо в безумии, либо на чердаке, со своим дорогим, добрым, доверчивым отцом Суреном.

Но и с ним все было непросто. Он охотно верил всему, что она рассказывала о своих божественных дарованиях, но идеалы святости, исповедуемые Жан-Жозефом, были чересчур суровы, да и о характере сестры Иоанны он придерживался весьма невысокого мнения. Одно дело признаваться в том, что ты чувственна и горда, но совсем другое, когда тебе тычут этим в лицо. Сурен не довольствовался тем, что корил сестру Иоанну за пороки, он постоянно старался их исправить. Жан-Жозеф был убежден, что в настоятельницу вселились бесы, но так же твердо верил он и в то, что жертва сама повинна в этом, потому что не может избавиться от своих недостатков. Поэтому, по словам Сурена, было необходимо «напасть на лошадь, чтобы сбросить всадника». Лошади не нравилось, что на нее нападают. Ибо, хотя сестра Иоанна твердо решила «достичь божественного совершенства» и уже воображала себя святой, процесс вхождения в святость оказался болезненным и трудным. Сурен очень серьезно относился к ее мистическим переживаниям, и это льстило, но, к неудовольствию настоятельницы, еще более серьезно он относился к покаянию и аскезе. Когда Иоанна задирала нос, он немедленно возвращал ее на землю. Когда она требовала, чтобы для нее организовали какой-нибудь пышный спектакль вроде публичного покаяния в грехах или разжалования из ранга настоятельницы в обычные послушницы, Сурен возражал. Ему нужны были каждодневные, не явные, но существенные доказательства умерщвления гордыни и плоти. Если Иоанна начинала изображать из себя знатную даму (а это случалось с ней частенько), Сурен обращался с ней как с кухаркой. Истощив свое терпение, она находила пристанище в гневе гордого Левиафана, в богохульствах Бегемота или непристойных шутках Валаама. Сурен же, вместо того чтобы прибегнуть к экзорцизму, любимой забаве дьяволов, подвергал их порке. Настоятельница соглашалась на это испытание, потому что в основе ее поступков лежало искреннее желание добиться совершенства. «Мы можем противиться церкви, — жаловались бесы, — мы плевали на попов, но противиться воле этой стервы мы не в силах». Черти сносили порку то жалуясь, то ругаясь — в зависимости от своего характера. Крепче всех был Левиафан, на втором месте Бегемот. Но Валаам и Исакаарон ужасно боялись боли. «Чудесное было зрелище, — рассказывает Сурен, — когда демон похоти выл под ударами». Правда, удары были легкими, но крики все равно были истошными, а слезы обильными. Бесы оказались более чувствительны к боли, чем сестра Иоанна. Однажды, находясь в нормальном состоянии, она целый час секла себя, чтобы избавиться от некоторых психосоматических симптомов, насланных на нее Левиафаном. Но в большинстве случаев хватало нескольких минут порки, и бесы бросались наутек, а сестра Иоанна могла двигаться дальше по пути самоусовершенствования.