Книга Армагеддон Лайт - Георгий Зотов

— Целомудрие? — переспросил Аваддон.

— Ну… По крайней мере, у вас такой имидж, — вывернулся Агарес.

Он с трудом, дрожащими руками поднял меч.

— Защищайся или умри.

— Пожалуйста… — В голосе ангела слышалось сожаление. — Прекрати.

Демон замотал головой — с волос полетели красные капли.

— Нет. Я убью тебя. Сдавайся. Умирай. Делай что хочешь — я не остановлюсь.

Ангел, чувствуя саднящую боль, сжал в ладонях рукоять.

— Я прошу…

— Нет!

Агарес подался вперёд, вложив последнюю силу в выпад по направлению к горлу Аваддона. Тот, парируя удар, бросил лезвие навстречу демону… Ангел в изумлении ощутил, как сталь вошла во что-то мягкое. Разжав пальцы, он понял: Агарес сделал обманныйвыпад, не собираясь убивать его, играл в «поддавки». Демон с усилием вытащил клинок из своей груди и небрежно бросил на стеклянный пол. Меч зазвенел, словно колокольчик. Уронив собственную катану, демон смотрел на маску брата.

— Знаешь, а я бы в тебя попал… — произнёс Агарес и от души рассмеялся.

Изо рта демона пошла кровь. Он упал на колени, постояв так секунду, рухнул навзничь и больше не шевелился. По стеклу потёк тёмный ручеёк, собираясь в большую лужу.

Аваддон, шатаясь, прошёл на кухню. Снял маску и допил водку из горла. Его трясло.

«Я убил своего собственного брата, — мелькнуло в голове ангела. — Кто же я после этого?»

Ему захотелось как можно быстрее умереть — и позабыть бой в стеклянном зале. «Всё сотрётся из памяти, слава Господу… Но как бы мне запомнить, чтобы я при Армагеддоне взял Агареса в плен? Я не хочу больше убивать его… снова». Отперев дверь, Аваддон на лифте, а затем по лестнице поднялся на крышу дымчатого небоскрёба. Он медленно поднял голову, и в лицо ему ударил яркий свет сотен искусственных городских солнц.

…Ангел шагнул вниз — распластав руки так, словно это были крылья.

Глава последняя

Скотовод и земледелец
(Москва, 6 сентября — 19 октября 1812 года)

…Аваддон направлялся в Небесную Канцелярию со странным настроением. Его попросили зайти, туманно объяснив: имеется «красное задание». На жаргоне ангелов — это кого-то убивать. Умерщвлять на благо Небес Аваддону не слишком нравилось, но он понимал, что добро нуждается в защите. «Слово Божие ведь в принципе можно нести по-разному, — думал ангел, продвигаясь среди облаков. — Кто сказал, что пыточные инструменты не могут служить добру? Очень даже могут, если достаточно полежали в святой воде». Возможно, его новая мишень — серийный убийца или злой король. Резать таких — в Раю целая очередь желающих. А вдруг… у ангела захватило дух, — вдруг это заказ на САМОГО Наполеона? Боже, скорее бы узнать…

Он взялся за ручку двери, когда его окликнули.

— Аваддон?

Ангел обернулся. В конце облачного коридора, подсвечиваясь сиянием, стоял Иисус.

— Господи?

— Подойди на минуточку, сильвупле.

«Сразу видно, Господь вернулся из Европы, — подумал Аваддон. — Как погостит у дворянства, так сразу проскакивают французские словечки. Этот дурацкий французский — главная мода, пожалуй, со времён популярности латыни».

— Нет, латынь была популярнее, — небрежно махнул рукой Иисус, и ангел тихо проклял себя: надо же, всегда забывает о способности Божьей читать мысли. — Ничего, я читаю их крайне редко, случайно так совпало. — (Аваддон охотно провалился бы сквозь землю, но в данный момент он находился в облаках). —Так вот, я отменяю твоё задание. Тебе следует направиться на Землю и заняться куда более важными для Рая вещами.

— Убить Наполеона? — похолодел от предвкушения Аваддон. — Господи, да только скажи.

— Мне вообще любопытно, — с лёгким раздражением произнёс Иисус, — почему, едва я остановлю ангела, он сразу делает вывод, что его отправят на убийство знаменитой персоны? Я понимаю, в Раю сложно, — но ведь не до такой же степени!

Аваддон понуро опустил крылья, усиленно стараясь не думать ни о чём.

— Ладно, это к делу не относится, — вскользь заметил Иисус. — Как ты уже понял, я только что с Земли. Загадочное предчувствие заставило меня вернуться на минуту раньше. Ты прав, дело касается Наполеона, но ошибся в степени кровожадности. Этот низкорослый месье, дай я ему здоровья, слишком много на себя взвалил — и у него отлично получается. Не пребывай я в уверенности, что Люцифер здесь абсолютно ни при чём, сказал бы: французу чёрт ворожит. В мои же планы вписывается здоровая конкуренция, а не покорение планеты одним-единственным монархом. Создание Французской империи от Лондона до Калифорнии несколько тревожит. Являться ему я не хочу: он наверняка в меня не верит, а тратить время на доказательства — не мой стиль. Нам придётся задействовать чтиц.

Ангел тупо кивнул. Он атрофировал мысли, голова звенела, как пустой котелок.

— Впервые за сотни лет я обращаюсь к чтицам, — продолжил Иисус. — Сейчас вживлю тебе послание, но в общем там довольно просто. Когда ты вселишься в девушку, пусть она напишет: «Наполеон пробыл в сожжённой Москве до 19 октября 1812 года». Пожалуйста, проследи за грамотностью, им свойственно лепить ошибки.

— И всё? — насторожился ангел.

— А что ещё нужно? — лучезарно улыбнулся Иисус. — (Как хорошо знал Аваддон, 33-летняя командировка в римскую провинцию Иудея наложила на Сына Божьего пусть лёгкий, но всё же чёткий отпечаток палестинских традиций). — Остальное доделает судьба, мон шер ами. Французы задержатся до холодов, а это уничтожит их армию. Я часто посещаю Россию, и хотя принципиально равнодушен к непогоде, в ноябре — феврале ношу треух и кацавейку — знаешь, так чисто вот по инерции. Мороз самую лучшую армию превратит в сосульки. Ну, благословляю…

Аваддон щёлкнул сложенными крыльями и склонил голову. Однако, едва он завернул за угол, Иисус неожиданно явился из воздуха снова — скромно и вежливо улыбаясь.

— Извини, забыл одну вещь сказать, — сообщил он. — Моего Отца всегда расстраивал конкретный случай с Каином и Авелем. Нет, это классический урок для всего человечества, но… Вдруг что-то у них пошло бы по-другому? Кардинально менять ничего не требуется. Однако держи дополнительный код. Надо сделать так, чтобы Каин стал земледельцем, а Авель — скотоводом. Отец уверен — профессия определяет будущее человека: да, он давно не видел Землю и отвык от людского поведения. Между нами — это он зря, земляне сильно изменились. Не удивлюсь, если здесь через сто лет и художник, пишущий акварели, станет страшнейшим диктатором столетия, — нимбом чувствую. Сделаешь? Приказывать не могу, это лишь моя личная просьба — штрих к основному заданию.

Ангела захлестнуло чувство верноподданности.

— Господи, да конечно… да как ты… да чтобы я… Клянусь Иерусалимом…