Книга Тайная алхимия - Эмма Дарвин

Марк молчит, потом медленно вытаскивает свою руку из моей.

Он все еще сердится? Я не должна была упоминать Иззи? Он собирается отказаться? Я все испортила?

— Что ж… — наконец говорит он, и лицо его озаряет улыбка. — Если только ты согласна на взаимную услугу. Я поеду в Шерифф-Хаттон и Понтефракт и поговорю с Фергюсом, если мы сможем поехать также в Лидс, чтобы я смог повидаться с Морган. Я не видел ее целую вечность. — Он выпрямляется, отодвигаясь от меня, но протягивает бокал: — Налей еще немного, а потом я должен ехать домой.

Елизавета — Шестнадцатый год царствования короля Эдуарда IV

Верный своему слову, Энтони писал из Ладлоу каждую неделю, чтобы я всегда могла знать, как растет Нед, как он учится. Энтони рассказывал, что Нед ест и пьет, что говорит и поет, как учится молиться, сражаться и танцевать. Все эти рассказы облегчали ноющую боль из-за отсутствия моего мальчика. Как и обещал Эдуард, письма умеряли мою тоску из-за того, что принц Плантагенет Уэльский живет в Западных марках. То, что принц и его Совет находятся под управлением такого отличного человека, как Энтони, граф Риверс, делало для безопасности королевства столько же, сколько сделали бы полтысячи вооруженных людей.

Его светлость принц уже может прочитать историю о Ясоне и Золотом руне, и я пообещал ему, что, когда мы в следующий раз поедем в Лондон, он сможет посмотреть на мастерскую, в которой была изготовлена его книга. Потому что в его детские годы пресс заинтересует его куда сильнее, чем переписчик, согнувшийся над столом скрипториума, как бы обильно этот переписчик ни разукрашивал страницу золотом и ляписом. Сегодня утром большая любовь принца к рассказам заставила его бросить вызов своему наставнику. Господин Гвилим сказал мне, что принц топнул ногой, услышав, что пора тренироваться у столба с мишенью, которую всадник должен пронзить копьем, и потребовал, чтобы ему дали дочитать рассказ, ведь он еще не дошел до места, повествующего о драконьих зубах…

Я как раз дочитала до этих строк, когда вошла Маргарита.

— Мадам, если мы собираемся добраться до монетного двора архиепископа в назначенный королем час, нам нужно поспешить. И на улице холодно, вам нужно надеть меха.

Я сунула письмо в карман платья и встала.

Таинства науки обещали великие улучшения для государства, а так как за подобные таинства следовало платить, я решила посмотреть сама, что тут следует сделать.

Когда я добралась до монетного двора, Эдуард уже был там, и архиепископ Невилл был так же полон гостеприимства и сознания собственной важности, как некогда его брат Уорик, хотя и с налетом церковного смирения перед Богом, если не перед кем другим.

В мастерской было тепло, я ослабила завязки мехового плаща и подала руку человеку, который уже преклонил колени перед Эдуардом. Человек этот был на несколько лет старше любого из нас, он склонил голову в надлежащем почтении, но я заметила, что он скосил глаза туда, где над маленькой угольной жаровней кипел сосуд с водой.

— Ваше величество, — говорил Джордж Невилл, — этот человек изучал алхимическую науку с самим великим Рипли и в Питерхаусе[91]и познал те премудрости, которые Рипли не позволил записать. У нас есть основания надеяться — да будет на то Божья воля, — это окажется тем, что мы так долго искали.

— А, господин Винтерсетт, добрый день, — произнес Эдуард, взмахом руки указав на рабочую скамью.

Там стояли кувшины с этикетками «argent vive» и «lupus metallorum»,[92]сосуды с голубой жидкостью, с золотой и темно-коричневой, стеклянные сосуды с носиками и выпускными отверстиями, больше смахивавшие на неких живых существ, чем на сосуды и бутылки.

— Расскажи нам побольше о том, что ты собираешься делать. Думаю, однажды я встречался с твоим братом, а может быть, с твоим кузеном. У него, случайно, нет земель по соседству с моими в Вест-Ридинге?

— Да, ваше величество, — только и ответил господин Винтерсетт, поднимаясь на ноги. — А теперь к сути вопроса. Я бы… то есть, ваше величество, хотя в моем распоряжении все ресурсы монетного двора господина моего архиепископа, — продолжил он, а Джордж Невилл улыбнулся, как трактирщик, — с вашего позволения, мне кажется, один из старых ноблей,[93]полученных из ваших рук, послужит еще лучшим материалом для превращения.

— Значит, вы, алхимики, не любите мои новые монеты с ангелом? — спросил Эдуард и, щелкнув пальцами, подозвал пажа.

Этот парнишка был одним из бастардов моего сына Томаса. Припоминаю, что его назвали Грэем в честь дедушки. Он подошел, путаясь в завязках кошелька. Сейчас, нахмурясь, он так походил на моего брата Джона, погибшего от рук Невиллов, что у меня перехватило дыхание.

Эдуард взял у него кошелек и вытащил пригоршню ноблей.

Я вспомнила ощущение старого золотого нобля в руке, все еще чувствовала его тяжесть в ладони — так, как я до сих пор могла ощущать вес моих детей, которых держала на руках, тело Эдуарда, прижимающегося ко мне.

— Что касается этого, мы все знаем, сколько счастья и стабильности принесла перечеканка монеты, — торопливо сказал Джордж Невилл, обращаясь к Эдуарду, но кланяясь мне, — в тот самый год, когда ее величество королева взошла на трон. Могу я попросить господина Гастингса присоединиться к нам?

Я строго посмотрела на него, но он был сама почтительность и все время улыбался.

— Мы сотворили собственную алхимию, — заявил Эдуард. — Было отчеканено больше золотых ангелов, чем расплавлено ноблей.

— Так и есть, — отозвался Невилл.

— Истинная алхимия — нечто большее, чем переплавка золота, — покачал головой Винтерсетт. — Как греховная человеческая душа очищается в святом огне, — продолжил он, посмотрев на Джорджа Невилла, который кивнул, как один мудрый человек другому, — так и мы, алхимики, очищаем начальное вещество, чтобы оно могло стать чистейшим золотом. А прикосновение миропомазанного короля… — добавил он, с поклоном взяв у Эдуарда нобль и положив монету в огромную каменную ступку. — А теперь первая стадия…

Винтерсетт налил из фляжки ртуть — увертливую, блестящую, темную, потом из второй фляжки налил уксус, пахнущий кухней, и, наконец, насыпал кристаллы соли, такие чистые, что они сияли в свете лампы. Склонившись над ступкой, он начал готовить смесь.

При этом он говорил быстро и негромко, как будто привык разговаривать скорее с подмастерьями и другими алхимиками, чем с королем и его свитой:

— Это nigredo[94]— начальное вещество. Рипли кипятил его в течение дня и ночи, прежде чем процедить через льняную ткань, но я обнаружил, что, если я использую regulus of antimony[95]и немного мышьяка, осадок почти…