Книга День Святого Никогда - Антон Фарб

Очередная пауза выросла между ними невидимой стеной. «Все-таки я свинья, — подумал Феликс. — Всю жизнь человека знаю — а сказать ему нечего. Хозяин…»

— Пойду я, — сказал Освальд. — Дел много. Тороплюсь, — неумело соврал он, но Феликс не стал его останавливать.

— Да, конечно… Иди. До завтра?

— До завтра, — подтвердил Освальд, и уже встав, спросил: — А вы-то как? Тяжело небось?

— Раньше — да, — подумав, ответил Феликс, — раньше было тяжело. А теперь… Привык.

— Оно конечно. Поначалу оно завсегда тяжелее всего… — пробормотал себе под нос Освальд и, попрощавшись еще раз, оставил Феликса наедине с его мечом.

Особой сентиментальности по отношению к эстоку Феликс никогда не испытывал (кинжалы — другое дело; кинжалы он собирал, мечом же он работал), но когда эта, надо сказать, весьма лирическая сцена единения героя и меча была грубо нарушена, он почувствовал раздражение.

— Что это? — почти членораздельно спросил Бертольд, нависнув над плечом Феликса и дыхнув ему в ухо перегаром.

— Меч, — сказал Феликс недоуменно.

— А это что? — спросил Бертольд, сгибаясь так стремительно, что Феликс испугался, как бы старик не грохнулся спьяну или, чего похуже, не наблевал бы ему на колени. Но Бертольд падать и блевать не собирался. Вместо этого он довольно ловко, если учесть его возраст и состояние, опустился на четвереньки и принялся копошиться под столом.

Перед глазами Феликса замаячила его лысинка в венчике тонких седых волос; лысинка эта была предметом многих студенческих анекдотов, и Феликс тут же вспомнил старинную байку о том, что-де Бертольд еще до своего путешествия в Китай был то ли монахом (а лысинка на самом деле являлась выбритой тонзурой), то ли крестоносцем из рыцарско-монашеского ордена, что как грибы расплодились сразу после распада королевств и просуществовали вплоть до начала эпохи странствующих героев (а лысина, соответственно, осталась у него после ношения кожаного подшлемника и кольчужного капюшона)… Обе эти версии, придуманные еще в пору студенчества Феликса и Бальтазара, были маловероятны, ибо в случае их правдивости возраст Бертольда колебался бы от одного до полутора столетий. Однако Феликс не мог не признать, что за минувшие годы ни лысинка, ни сам Бертольд нисколько не изменились…

— Это что, я спрашиваю?.. — прокряхтел Бертольд, выволакивая из-под стола запихнутую туда Феликсом сумку.

— Сумка, — терпеливо ответил Феликс.

— Сам вижу, что сумка! — Бертольд, расшнуровав и откинув клапан матерчатой сумки, сунул свой сизый нос внутрь.

— Э… Бертольд… Я…

— Чье?! — свистящим шепотом сказал старик. В глазах его заплясал страх.

— Мое, — сказал Феликс, делая безуспешную попытку вежливо отнять сумку. — Вернее, Огюстена…

— Огюстен! — протянул старик и мечтательно улыбнулся. — Насобачился все-таки, стервец! Я всегда знал, что из него выйдет толк…

— Можно? — робко спросил Феликс, беря сумку за ремень.

К его удивлению, Бертольд безропотно вернул ему сумку и устало опустился на стул.

— Вот это, — сказал Бертольд и ткнул пальцем в эсток, — это меч. Славный меч. Честный меч. — Он погладил кончиками дрожащих пальцев тусклый, покрытый патиной клинок. — Береги его. А вот это! — Косматые брови съехались к переносице и указующий перст безо всякой дрожи ткнул в сумку, которую Феликс уже подцепил на спинку стула. — Это дрянь!!! — рявкнул старик.

На них заозирались, и Феликс сказал:

— Успокойтесь, Бертольд…

— Дьявольское зелье, адово снадобье, подарок Хтона, ловушка для дураков… — и не думал останавливаться старик.

От крика он перешел на бормотание, с каждой секундой становившееся все менее разборчивым, и Феликс решил согласно кивать до тех пор, пока Бертольд не выдохнется. Но не тут-то было!

— Выбрось! — снова рявкнул Бертольд, перегибаясь через стол и сгребая Феликса за плечи. — Выбрось это к Хтону!!! — заорал он ему в лицо и встряхивая его как ребенка.

«Все, — подумал Феликс, воротя нос от винных испарений. — Допился старик. Белая горячка. Черт возьми, но откуда в нем столько силы?!»

— Ты верь мне… — вдруг плаксиво протянул Бертольд. Глаза его увлажнились. — Я знаю… Это я во всем виноват! — надрывно выкрикнул он и стукнул себя кулаком в тщедушную грудь. — Я!!!

— Ну-ну, потише, зачем так волноваться? Ни в чем вы не виноваты…

— Виноват! Раз сказал — значит, виноват! И не спорь!

— Ладно. Не спорю. Только в чем ваша вина?

— Моя вина… Вот она, моя вина. — Он снова ткнул в сумку пальцем. — Вся здесь… — Взгляд Бертольда затуманился и он сказал в пустоту: — Это ведь я все придумал. В Китае. В провинции Сычуань. На Новый Год… Шутихи. Все началось с шутих. Там был дракон, да, дракон… Длинный, как змея. А внутри были люди. И они бросали шутихи. А те взрывались, и дракон танцевал в дыму и пламени. Как настоящий. И я подумал: почему нет? Почему нет?! Почему дракону даны и крылья, и когти, и пламя — а нам ничего? Где справедливость?..

Янис наконец-то решил вмешаться и ловко подставил под нос Бертольду кружку с пивом. Бертольд прервал свой пьяный монолог и смочил пересохшую от крика глотку. Потом подумал, осушил кружку до дна, и продолжил:

— Бес попутал. Бес… Воистину, сам Хтон был там! Но я не узнал его…

Феликс положил перчатки обратно в футляр и осторожно, чтобы не щелкнуть, закрыл крышку на оба замка. Пьяные излияния Бертольда могли затянуться надолго, и надо было улучить момент и смотаться, пока не поздно, но Янис что-то не спешил нести еще пива.

— И Хтон явился мне еще раз… Тогда. В тот вечер. Я впервые опробовал смесь. У меня… у меня ничего не вышло. И он подсказал мне…

На этот раз кружку перед Бертольдом поставил лично Готлиб. Пока Бертольд загипнотизировано, точно кролик, таращился на пенную шапку, грозящую перевалить через края кружки, Готлиб подмигнул Феликсу и мотнул головой в сторону выхода. Феликс быстро подхватил футляр с мечом, закинул сумку на плечо и, благодарно кивнув Готлибу, поспешил к двери.

— Куда?! — взревел Бертольд. — Стоять!

Феликс замер и мысленно досчитал до пяти.

— Бертольд, вы извините, но мне пора, — твердо сказал он. — У меня дела. Я потом дослушаю, хорошо? Завтра.

— Тебе не-ин-те-рес-но? — поразился Бертольд, берясь за кружку.

— Интересно. Но у меня дела, понимаете? Дела. А завтра…

— Нет. Не завтра. В День Святого Никогда! — провозгласил он и поднес кружку ко рту.

— Идет, — кивнул Феликс и двинулся к выходу.

За его спиной кружка гулко ударила об стол, и сиплый голос запел:

— Мы уже не в силах больше ждать! Потому-то и должны нам дать — да, дать! Людям тяжкого труда — День Святого Никогда, День Святого Никогда — день, когда мы будем отдыхать!