Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

Пламя факела плясало у них в глазах, создавая иллюзиюдвижения. Внутри у меня созрел крик и выплеснулся через горло:

– Филипп!

Между мной и Филиппом встал покрытый кровью Обри.

– Жду не дождусь, пока придет пора идти в гости к твоейподруге, красавице Кэтрин.

Я хотела с воплем броситься на него. Вместо этого яприжалась к стене, держа нож незаметно у бока. Моей целью больше не быловыбраться живой. Целью было убить Обри. – Ты сукин сын. Вонючий гребаный сукинсын.

Голос мой звучал абсолютно спокойно, без малейшего намека наэмоции. Я не боялась. Обри насупился сквозь маску из крови Филиппа.

– Не смей так со мной разговаривать!

– Ты мерзкий, вонючий, гребаный в рот пидор.

Он скользнул ко мне, как я и хотела. Он схватил меня заплечо, и я изо всей силы гаркнула ему в лицо. Он на мгновение опешил. Я сунулалезвие ему между ребер. Оно было острым и тонким, и я всунула его по рукоять.Тело его напряглось, навалившись на меня. Глаза расширились от удивления. Ротраскрылся и закрылся, но без единого звука. Он хлопнулся на пол, хватаясьпальцами за воздух.

Тут же рядом с телом склонился Валентин:

– Что ты с ним сделала?

Он не видел ножа, заслоненного телом Обри.

– Я его убила, сукин ты сын, и тебя тоже убью.

Валентин вскочил на ноги, начал что-то говорить, и тут адсорвался с цепи. Дверь камеры влетела внутрь и разбилась в куски о дальнююстену. В камеру ворвался смерч.

Валентин упал на колени, ткнувшись головой в пол. Онкланялся. Я распласталась по стене. Ветер рванул меня за волосы, сбросив их наглаза.

Шум стал тише, и я прищурилась на дверь. Над верхнейступенью парила Николаос. Волосы ее потрескивали вокруг головы, как паутинныйшелк. Кожа ее сжалась вокруг костей, придав ей вид скелета. В глазах горелбледный голубой огонь. Она поплыла вниз, вытянув руки.

Я видела голубые огни вен у нее под кожей. И побежала.Побежала к дальней стене, к тоннелю, в который уходили крысолюды.

Ветер отбросил меня к стене, и я поползла к тоннелю начетвереньках. Дыра была большая, черная, меня обдало холодным воздухом, ичто-то схватило меня за лодыжку.

Я вскрикнула. Тварь, которая была Николаос, втянула меняобратно. Она ударила меня об стену, пригвоздив мои запястья одной костлявойрукой. Ее тело навалилось мне на ноги – кости под тканью платья. Губыотодвинулись, обнажив клыки и зубы. Голова скелета прошипела:

– Ты научишься повиноваться мне!

Она заорала мне в лицо, и я вскрикнула в ответ. Без слов –это был крик зверя в капкане. Сердце колотилось в горле. Я не могла дышать.

– Не-е-ет!

– Гляди на меня! – взвизгнула тварь.

И я поглядела. Я упала в синее пламя ее глаз. Пламя впилосьмне в мозг. Ее мысли резали меня, как ножи, отрезая от меня ломти. Ее яростьгорела и жгла, пока мне не стало казаться, что кожа слезает у меня с лицаслоями. Когти врезались в кости черепа, кроша их в пыль.

Когда ко мне вернулось зрение, я лежала, скорчившись, устены, и она стояла надо мной, не касаясь меня – в этом не было необходимости.Я тряслась, тряслась так сильно, что зубы стучали, И было холодно, невыносимохолодно.

– И, наконец, аниматор, ты будешь называть менягоспожой и будешь называть так от всего сердца.

Вдруг она наклонилась надо мной, навалилась на меня своимтонким телом, прижав руками мои плечи к полу. Я не могла шевельнуться.

Красивая девочка прижалась лицом к моей щеке и шепнула:

– Сейчас я всажу клыки тебе в шею, и ты ничего сделатьне сможешь.

Ее тонкая ушная раковина щекотала мои губы. Я впилась в неезубами, пока не почувствовала вкус крови. Она взвизгнула и отдернулась; по еещеке побежала кровь.

Ослепительные бритвы когтями разорвали мой мозг. Ее боль иярость превратили мой мозг в оглупевшую жижу. Кажется, я снова вскрикнула, носама себя не услышала. Потом я вообще ничего не слышала. Навалилась тьма, она поглотилаНиколаос и оставила меня одну плыть во мраке.

Глава 39

Я очнулась, что само по себе уже было приятным сюрпризом. Яморгала на люстру, висящую под потолком. Я была жива, и я не была в подземелье.Приятная новость.

Почему меня должно удивлять, что я жива? Я провела пальцамипо грубой узловатой ткани кушетки, на которой я лежала. Над кушеткой виселакартина. Речной пейзаж с баржами, мулами, людьми. Кто-то подошел ко мне инаклонился – длинные песочные волосы, квадратная челюсть, красивое лицо. Не такнечеловечески прекрасен, как казалось мне раньше, но все еще красив. Чтобытанцевать в стриптизе, красота, я думаю, необходима. – Роберт?

Мой голос отозвался хриплым карканьем.

Он присел возле меня:

– Я боялся, что вы не очнетесь до рассвета. Вы сильноранены?

– Где… – Я прочистила горло, и это чуть помогло. – Гдея?

– В кабинете Жан-Клода в “Запретном плоде”.

– Как я сюда попала?

– Вас привезла Николаос. Она сказала: “Вот шлюха твоегохозяина”.

Я видела, как шевельнулось его горло, когда он проглотилслюну. Это мне что-то напомнило, но я не могла вспомнить, что.

– Вы знаете, что сделал Жан-Клод? – спросила я.

Роберт кивнул.

– Мой мастер дважды вас отметил. Когда я говорю с вами,я говорю с ним.

Он имел в виду фигурально или буквально? Честно говоря, мнене хотелось этого знать.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

В самом тоне его вопроса заключалось предположение, что неочень хорошо. Горло болело. Я подняла руку и коснулась его. Засохшая кровь. Уменя на шее.

Я закрыла глаза, но это не очень помогло. У меня из горлавырвался тихий звук, похожий на всхлип. В мозгу горел образ Филиппа. Текущая изего горла кровь, разорванное розовое мясо. Я затрясла головой и постараласьдышать глубоко и медленно. Не помогло. – Ванная, – сказала я.

Роберт показал мне, где это. Я вошла, встала на холодный полна колени, и меня стало рвать в унитаз, пока не осталось ничего, кроме желчи.Тогда я подошла к умывальнику и плеснула холодной водой в рот и на лицо. Потомпосмотрела на себя в зеркало. Глаза у меня стали из карих черными, кожаприобрела болезненный оттенок. Я выглядела безобразно, а чувствовала себя ещехуже.

А самое худшее было у меня на шее. Незаживающий укусФилиппа, но следы клыков. Крошечные, исчезающие следы клыков. Николаос меня…заразила. Чтобы показать, что может делать что хочет с людьми-слугамиЖан-Клода. Она показала, какая она крутая. О да. По-настоящему крутая.