Книга Замужество и как с ним бороться - Оливия Лихтенштейн

— Так-так-так, — заговорил он, как только мы вошли в дверь, — чем обязан столь неожиданному визиту? Вы мне не звоните, не пишете, может, нашли ресторан получше, поэтому ко мне и не заходите?

Как типичный еврей, он виртуозно владел умением заставить другого человека почувствовать свою вину.

— Как бизнес? — поинтересовалась я.

— Как фаршированная рыба! Как же еще!

У него была дивная привычка — вместо неприличных слов и ругательств употреблять названия блюд еврейской кухни. Мы с Рути уселись за столик. Я места себе не находила от беспокойства. И зачем мы сюда притащились? Есть мне совершенно не хотелось, скорее наоборот — я была пьяна и жаждала напиться еще сильнее. Вокруг нас сидели пожилые евреи, явившиеся перекусить перед сном (чтобы они полезли в свои собственные холодильники на ночь глядя — боже упаси!), и растафари. Эйб отчитывал какую-то парочку, которая давно доела свой ужин, но все еще занимала стол:

— Если вам хочется сидеть, идите домой и сидите там! А если хотите есть, сидите тут, но ешьте!

Тяжелые деревянные стулья, отсутствие какой бы то ни было особой атмосферы, голые пластиковые столы — все это воплощало главное правило заведения: «Не задерживаться!» Для Эйба главным в ресторане был оборот. Он принес нам с Рути плошку маринованных огурчиков и мелко нарезанную печенку.

— Прости, Эйб, но я что-то не голодна. Что у тебя есть из выпивки? — спросила я.

— Выпивки? Да что мы, евреи, можем знать про выпивку? — взмахнул руками он. — И вообще, что с вами всеми такое, приходите сюда, сидите и ничего не жрете? Я вам что, скамейка в парке? — выпалил он и на мгновение умолк. — Вообще-то у меня есть немного израильского вина для шабата.

Мы с Рути переглянулись. Неужели мы настолько отчаялись?

— А оно сухое? — уточнила я.

Эйб пожал плечами, воздел руки к небу и состроил гримасу, известную евреям с незапамятных времен. Она значила: «Ну чего вы от меня ждете — чуда?!»

— Не думаю, что тебе стоит пить, — высказал он свое мнение. — Ты какая-то нервная. Все, что тебе нужно, — так это немножко травки — она тебя успокоит и пробудит аппетит.

Мы отправились в заднюю комнату и смотрели, как он мастерски сворачивает косяк.

— Тут-то твои ямайские корни явно главенствуют над еврейскими, — заметила я.

— Корни, шморни, какая разница? Они две половинки единого целого: растафарианская травка разбудит твой голод, а еврейская еда утолит его. Инь и ян, уж простите меня за такое сравнение. Растафарианский еврей — наиболее развитый образчик человека на этой планете, — самодовольно добавил Эйб.

Мы с Рути согласно закивали, не желая опровергать мудрость, которая после шестой затяжки стала для нас еще очевиднее.

Я лениво крутила в руках один из стеклянных шариков со снегом Эйба; у него была коллекция штук в двести, и все пылились на забитых книгами полках. Больше всего мне нравился шар, внутри которого стояли, согнувшись под силой ветра, два маленьких хасида в длинных черных накидках и шляпах. Их длинные бороды развевались на воображаемом ветру. Я смотрела на них, и мне казалось, будто меня засасывает в маленький стеклянный мирок, в польскую деревеньку XVIII века, которая была этим хасидам родным домом. Может, именно поэтому мне было так спокойно и хорошо с Иваном? Из-за того, что у нас обоих предки были из Восточной Европы? В Иване было что-то до боли знакомое. С ним я чувствовала, что мы принадлежим к одной культуре, чего не скажешь о Греге. Я прижалась лицом к прохладному стеклу шарика. Я никогда раньше не замечала, как неторопливо в нем падает каждая снежинка, как в замедленной съемке. Раньше жизнь летела так быстро, а теперь все стало таким ме… дле… нн… ым…

— Когда ты снова угостишь меня своим куриным супом, а, Хло? — раздался глухой, словно из глубокого колодца, голос Эйба.

— Скоро, обещаю, — ответила я. Мне показалось, будто эти слова прозвучали гораздо позже, чем вылетели из моего рта. А был ли этот рот моим? Конечно, мне казалось, что он мой, но что вообще на самом деле значит мой? И вообще, если вдуматься, что есть рот?

(— Ты курила травку у Эйба? — спросил меня Грег на следующий день. — Ты курила его травку? — повторил он, недоверчиво качая головой. — Ты с ума сошла?! Да я никогда больше двух затяжек у него не делаю, а я уже давно курю! Тебе еще повезло, что ты в псевдокому не попала!

— О чем это ты? — не поняла я.

— А это когда не можешь двигаться и говорить, вообще не можешь! Господи, Хло, да что с тобой такое?!)

— Ко мне вчера Грег приходил, — сказал Эйб. Он сидел с закрытыми глазами и покачивался, словно в молитве. — Беседовал с Мойше о еврейской кухне, спрашивал, сколько тот кладет шмальца в кнедлики. Правда, у Мойше кнедлики не такие вкусные, как у тебя, — сказал он и тут же хлопнул себя по лбу. — Вот черт! Какой я идиот! Я ведь не должен был тебе этого говорить.

— Ничего, мне можно. Я — королева секретов, — заявила я.

Эйб, запихивавший диск в музыкальный центр, бросил на меня заинтересованный взгляд:

— Вот, послушайте-ка это. Эрби сделал новый ремикс на Шма[26].

Мы слушали регги-версию еврейской молитвы и притоптывали ногами. Потом я встала и принялась танцевать. У меня сохранилось смутное, но от этого не менее ужасное воспоминание о том, как я заставила нас втроем выйти в зал ресторана, выстроившись в цепочку и танцуя конга[27]— правой рукой мы прикрывали глаза, как и следует, когда произносишь молитву (которую мы распевали) Schma Yisrael Elohaynu Adonai Echad. Своим энтузиазмом мы заразили и остальных посетителей кафе, и они присоединились к нам. И после этого еще кто-то смеет утверждать, что евреи не умеют отрываться? К тому времени мы с Рути уже зверски проголодались, так что вернулись за свой столик и стали наслаждаться типичной едой наших предков: соленой говядиной, размельченными вареными яйцами, рогаликами и картофельными блинчиками с острым ямайским соусом — усовершенствованный Эйбом рецепт. Запивали мы все это сладким израильским вином.

— А тебе уже сообщили условия, на которых тебя сокращают? — спросила я у Рути с набитым печенкой ртом.

Публика, сидящая в зале, удивленно ахнула. Все застыли в немом ужасе — вилки с едой зависли в воздухе на полпути ко ртам, стаканы так и не достигли пунктов назначения, а несколько человек принялись троекратно плеваться через плечо, дабы отвести от себя дурной глаз.

— Что? Ну что такого я сказала? — громко спросила я.

Элегантный мужчина в деловом костюме, сидящий за соседним столиком, нагнулся и сильно сжал мне руку: