Книга Убийство девушку не красит - Лидия Ульянова

Кирилл им помогал рьяно, успешно. Парень был головастый, многие решения сам им предложил. Старики нарадоваться не могли. А на последнем этапе, когда понадобилось его личное присутствие в одном из банков, выехал в Швейцарию как гражданин Восточной Германии, с ювелирной точностью все оформил. Только деньги ушли на другой счет, а сам Кирилл исчез. Кого искать? Немецкого гражданина? А какое до него дело Союзу?

Перехитрили старики сами себя. Деньги были по тем временам фантастические. Стариков-цэковцев он сильно «опустил на бабки» – так ведь, кажется, сейчас говорят. Кое-кто из них после тех событий долго не протянул: одного инфаркт хвалил прямо в цэковском кресле, еще один пулю себе в лоб пустил, третий спился с горя. А те, кто побойчее оказались, те принялись все же искать. Вот тут, кстати, вторая жена Кирилла много подгадила. Муж да жена – одна сатана. Знала она, как оказалось, много лишнего. Даже Кирилл не подозревал, что она столько знает. С ее помощью дважды на него выходили, но ему удавалось скрыться. Последний раз просто чудом…

Жил в Турции, в Австрии, в Аргентине, Чили. А потом уже окончательно осел в ЮАР. До сих пор там благополучно существует, Кирюша-Не-Промах. Вы знаете, что в молодости у вашего отца было такое прозвище?… Не знаете? Знайте. Сейчас его зовут мистер Дэвид Юдзицки. По паспорту, заметьте. Он постарел, внешность изменил, как мог, правда, полысел по-настоящему, без специальных стараний. И к пластическим операциям не обращался. Просто превратился со временем партийный перспективный мальчик Кирюша Потоцкий в пожилого бизнесмена, лысого и добродушного.

– Позвольте, – не выдержал наконец Сергей, – вы что же хотите сказать? Получается, что он продуманно, целенаправленно променял свою, как вы утверждаете, любимую семью на мешок золота и сытую жизнь рантье? И спокойно готовился «идти на дело», зная, что его горячо любимая жена за гроши в Музее революции экскурсии водит? С ног падает к вечеру? Все эти годы сидел, как Скупой рыцарь на мешках с вашим гребаным золотом, спал спокойно, зная, что с его уходом от нас почти все прежние знакомые отвернулись? Мы с мамой «перестали соответствовать»!.. Да мать от позора, от обиды в Питер сбежала, всю жизнь свою поменяла, а вы говорите: «Планировал со временем перетащить к себе». И он теперь еще может называть меня своим любимым мальчиком?!

От негодования Сергей Кириллович не мог даже произнести слово «отец», говорил «он». Но сам с собой был не до конца честен. Это было сродни тому, как подросток, не имеющий отца, верит матери, что отец его, летчик-истребитель, геройски погиб при выполнении опасного задания. Догадывается, что все ложь, подозревает, что слишком много вокруг сыновей погибших летчиков, альпинистов, пожарных, но хочет верить и верит… Знал ведь Сергей, что отец пропал после того, как был связан с какой-то темной историей с партийной кассой, а из такой истории нельзя выйти чистеньким. Но отрывочные эти знания обращал для себя самого в незнания, гнал от себя.

– Где он был со своими миллионами, когда бабка раз в месяц с пенсии сто граммов шоколадных конфет покупала? Когда мать вечером, после работы, мне из старых своих кофт свитера вязала и у нее от усталости спицы из рук падали?! Она вязала и засыпала тут же. А я рос, и у меня из рукавов этих свитеров руки торчали… Я не о жвачках и Диснейленде мечтал, а о второй котлете, потому что котлетки бабушка делала ма-лень-кие. И яблоки мне мать свои отдавала, говорила, что не любит. Потому что мне витамины нужны были, я рос. А она мать. А любящий мой папаша обо мне в это время под звездным небом Аргентины грезил!..

Сергей Кириллович кричал, распаляя сам себя, чего не делал давным-давно. С тех пор как освоил китайскую психотерапевтическую методику. И была в этом почти бабьем визге не только необходимость выкричаться, а еще и настоятельное требование того, чтобы переубеждали. Чтобы из чужих уст услышать подтверждение того, во что так хотелось верить. Да, была обида, да, злость и непонимание. Но чувство обретенности отца, оно уже сидело внутри прочной занозой. И это ощущение того, что закончилась многолетняя безотцовщина, вынужденное полусиротство, было сильнее застарелой обиды голодного на сытого.

Чеширский Кот помолчал, повертел в руках взятый со стола номерной «монблан», подарок благодарной Сергеевой пациентки, и заговорил, впервые назвав Сергея просто по имени.

– Ты пойми, Сергей, это было действительно страшное время. Закрытость от всего мира и от себя самих, ежеминутное восхваление выживших из ума маразматиков, голод, выдаваемый за изобилие… Ты вспомни, брежневские мемуаразмы изучали как классику советской литературы – «Малая Земля», «Возрождение», «Целина». Рядом с ними тогда «Война и мир» бледнела. Ты помнишь вечные очереди, дефицит? А постоянное покорение чего-то ударными темпами и обязательно в масштабах страны?… Реки вспять поворачивали, моря осушали. БАМ строили. Где он, БАМ? А ведь сколько сил и средств вбухано, сколько орденов и медалей роздано… И рядом, только границу пересечь, совсем другая жизнь. Даже страны социализма, близнецы-братья, казались рогом изобилия. А дальше что делалось, в проклятом по всем трем каналам телевидения мире капитала, наживы и прибыли? Там, оказывается, было все, о чем здесь и мечтать не смели. Наши даже полиэтиленовые пакеты там в супермаркетах собирали, а здесь продавали, с ними здесь модницы ходили, оторванные ручки на «Момент» приклеивали. Ты вот сейчас в магазин идешь – покупаешь двести граммов колбасы твердого копчения и заморские фрукты штуками на выбор. А раньше это все в очередях выстаивали часами, брали килограммами. Туалетную бумагу по двадцать рулонов сразу и несли на шее бусами. Твой отец рассказывал, как он в Ницце в магазине три килограмма слив попросил, и на него смотрели, как на инопланетянина, – сливы эти штуками продавали… А отец твой тогда тоже молодым был и такой жизни хотел, какую ты теперь за обыкновенную считаешь. Да, был у него партийный распределитель, не носил он на шее туалетную бумагу, но ведь вынужден был все видеть и знать и все равно их развитой социализм восхвалять. Светлое царство коммунизма, мать его!.. Ты чудесную детскую книжку «Незнайка в Солнечном городе» помнишь? А продолжение? Это позорище «Незнайка на Луне», коммунистическая идеология для детских мозгов? Города Лос-Свинос и Лос-Паганос и страшный капиталист Спрутс?…

Я тебе, Сережа, много могу доводов привести в пользу твоего отца. Начать могу с того, что человек по природе своей слаб. Не в каждом силы диссидентом быть, за убеждения через лагеря пройти. Могу рассказать тебе о том, что мама твоя сама от всякой помощи отказалась. Кирилл ей сначала часто деньги высылал, а она ни копейки не взяла, все вернула. Гордая была, не могла измены простить. За это Кирилл и любил ее всю жизнь. Но только я тебе ничего больше говорить не буду. Ты сам обязан все осмыслить и свой вердикт вынести. Виновен или не виновен. Я тебя торопить не смею. Вот мой телефон, при желании позвонишь…

Тимухин положил на стол визитную карточку, после этого ненавязчиво попрощался и ушел, оставив Сергея один на один с переживаниями.

20

Забрезжил жидкий серенький рассвет, а Сергей все сидел и вел странный виртуальный разговор с отцом. Была почти выпита бутылка «Джонни Уокера», выкурено сигарет до густого сизого тумана по всей квартире, снова и снова прослушано письмо. А решение не было найдено… То есть найдено оно было с самого начала, но никак не удавалось озвучить его самому себе. Среди ночи хотел даже позвонить матери, но не стал. Не был уверен, что услышит от нее то, что рассчитывал услышать в ответ. А ничего другого Сергей слышать не хотел.