Книга Клара и тень - Хосе Карлос Сомоса

Сначала она не знала, о чем он.

— Да, но я позвонила в отдел ухода. Они сказали, что это охранники, и я успокоилась. Остаток ночи я спала очень крепко.

— Видишь, как я и говорил: охранники.

— Ага.

Последовало молчание. Она съела сандвич и начала намазывать сыр на кусок хлеба с отрубями. Все мышцы болели, но это ее волновало меньше всего. Ее заполняла радостная ярость, она кипела, как шипучая жидкость, которую часами трясли в бутылке. Иногда она поглядывала на дверь, чтобы не пропустить возможное появление Уля. Вспоминала его дыхание. Вспоминала его жестокость. И то, как все прерывалось, когда она уступала. Но что случилось бы, если бы она не уступила? Как далеко зашли бы мазки, какого далекого оттенка темноты можно было бы достичь? Эта мысль не покидала ее. Что случится, если в следующий раз она решит не уступать ни в коем случае, не поддаваться ни по какой причине? Возможности были устрашающими.

— Как прошло утро?

От вопроса Герардо она заморгала. Уж в этот-то момент меньше всего ее тянуло на банальную беседу.

— Хорошо, — ответила она.

Тогда он облокотился на стол, наклонился к ней и, помрачнев, произнес:

— Слушай, я должен тебе кое-что сказать.

Они молча переглянулись. Клара тихонько жевала и ждала.

— Юстус злится.

Она ничего не сказала, но сердце у нее забилось быстрее.

— А Юстуса злить нельзя, потому что если Юстус разозлится, то и ты, и я окажемся на улице, слышишь?

— О чем ты? — с невинным видом спросила она.

Казалось, Герардо подыскивает подходящие слова. Он разглядывал руки на скатерти.

— У нас… У нас есть некоторые правила по обращению с молодыми полотнами женского пола, ну, ты понимаешь. И полотна должны их выполнять. Мне не нравится об этом говорить, но иногда это необходимо, как сейчас, потому что, похоже, ты ни во что не врубаешься, крошка.

— А во что я должна врубиться?

— Что ты в привилегированном положении. Ты — полотно, нанятое Фондом ван Тисха, тебе жутко повезло, еще бы. Но это везение может в любой момент прерваться. Юстус — старший помощник, я же говорил тебе. Короче, это довольно влиятельный художник там, в Фонде. Ты имей в виду. Я тебе говорю это не для того, чтоб ты пугалась, а для того, чтобы поняла… и сделала то, что от тебя требуется, о'кей?

— Ну, я ничего не понимаю.

Он нетерпеливо фыркнул и заерзал на стуле.

— Слушай, крошка, ты вроде не дура. Предупреждаю: если ему вздумается, Юстус может выгнать тебя хоть сегодня.

— И что, интересно, я должна делать, чтобы он меня не выгнал?

— Ты сама прекрасно знаешь. Ты же не идиотка. Ты ему очень нравишься. Сама решай.

Этот интереснейший диалог никак не укладывался у нее в голове. Она предположила, что все это из-за неуклюжести Герардо, из-за его неловких, наигранных жестов, из-за чересчур ровного голоса и скованных манер ребенка, играющего роль злодея в какой-то игре. Самым замечательным для Клары было то, что, возможно, Герардо говорит правду. Невозможно было наверняка убедиться, что все это — фарс, хоть так оно и выглядело.

— Ты мне угрожаешь? — поинтересовалась Клара.

Герардо поднял бровь.

— Я просто говорю тебе, что Юстус — начальник, после него иду я, а ты находишься в нашем полном и абсолютном распоряжении. И если ты хочешь, чтобы тебя писал великий мастер из Фонда, тебе лучше не сердить его помощников, поняла?

По ее телу прошла вибрация, дрожь чистого искусства. Она впервые испытала какую-то оторопь от слов Герардо, и это ей понравилось. По ней сделали красивый мазок, и ее полная нагота помогала придать ему необходимый эффект темноты. Она скрестила щиколотки, уселась поудобнее и, отведя глаза, пробормотала:

— Ладно.

— Надеюсь, теперь ты будешь с Юстусом полюбезнее, о'кей?

Она кивнула.

— Я не слышал ответа, — сказал он.

Это новое давление кисти опять понравилось ей. Она быстро ответила:

— Да, ладно.

Герардо прищурил глаза и странно посмотрел на нее. Больше они не говорили.

Во время вечерних этюдов она попробовала «быть полюбезнее». Ее поставили на носочки, как балерину. Время шло. Стоя на ногах, она могла рассматривать себя в зеркала гостиной. Одно из них отражало только половину ее тела, разрезанный силуэт, хаос из линий и объема. Они оставили ее довольно надолго, пока неожиданно к ней не подошел со спины Уль.

Она с первой минуты ответила на его поцелуй даже с большим жаром, чем первоначально вложил в него он. Она двигала языком в темном рту Уля, сжала его в объятиях и прижалась нагим телом к его одежде.

Это подействовало как укус осы. Художник резко отстранился и вышел из комнаты. В тот вечер новых попыток не было.

«Значит, если я уступаю, все кончается, — размышляла она. — А если не уступлю?»

Второй вариант очень страшил ее.

Она решила его испробовать.

Она была очень возбуждена, но вечером свалилась в постель как подкошенная. Закралось подозрение, что все дело в таблетках. Когда она проснулась, то предположила, что настал четверг, 29 июня. Она чувствовала себя готовой к новому нападению. Ни о каких ночных происшествиях она не помнила: такое ощущение, что она была в бессознательном состоянии. Но она снова спала с закрытыми жалюзи, и если какой-то охранник и подходил к ее дому, она не заметила. Кроме того, она начала забывать о своих ночных страхах, потому что все ее внимание было занято дневными.

Утром делали этюды стоя, полностью выгнув спину назад. Позы были трудными, и время, проходившее между звонками таймера, длилось бесконечно. Уже почти в полдень ей удалось совладать с дрожью, и неудобное положение позвонков превратилось в простое течение времени. Уль больше не беспокоил ее, и это ее удивляло. Она недоумевала, могла ли ее отдача накануне полностью сковать его.

После обеда Герардо пригласил ее прогуляться. Она немного удивилась, но решила согласиться, потому что выйти из дома ей очень хотелось. Она надела халат и толстые защитные тапочки из полиэтилена, и они вместе прошли по гравийной дорожке сада до забора. Потом вышли на дорогу.

Как она и подозревала, при дневном свете местность оказалась очень красивой. Слева и справа тянулись другие сады и заборы, скрывавшие новые дома с красноватыми крышами. Вдалеке — лесок, а посередине — шоссе, по которому ее привезли в фургончике. Клара с восхищением заметила на горизонте силуэты нескольких мельниц, которые ни с чем не спутать. Все было похоже на типичную голландскую открытку.

— Все эти домики — собственность Фонда, — пояснил Герардо. — Здесь мы делаем этюды с большинством фигур. Это место удобнее, потому что тут мы полностью изолированы. Раньше все этюды готовили в «Старом ателье», в Амстердаме, в районе Плантаж. Но сейчас мы делаем этюд здесь и, если нужно, заканчиваем его в «Ателье».