Книга Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин

— Ребята из Хапиловки на сапоги позарились.

— Вот я их! — Федя поднял похожий на кувалду кулак. — Токмо скажите, которые!

— Они сейчас в больничке. Пошли по шерсть, а воротились стриженые…

— А! — довольно осклабился детина. — Будут знать, как налетать на господина Лыкова!

— Ты, Фёдор, завтра можешь мне понадобиться. Я собираюсь в Даниловские пещеры. Вниз-то я пойду один, но наверху должен кто-то остаться. Мало ли что… Как, не испугаешься?

Заломай выслушал сыщика серьёзно и даже взволнованно:

— А што, тама угрожают? Вы тама в опасности будете?

— Всё возможно.

— Господин Лыков! Тогда я тоже в пещеры эти пойду. Вот. Куда вы, туда и я. Любому за вас голову свинчу!

— Спасибо, Фёдор, но это лишнее. С тобою ещё будет кулачный боец, Тоська-Шарап. Просто постоите там, пока я не вернусь.

— А ежели… эта…

— Если я не вернусь?

— Угу.

— Ждёте меня до темноты, потом уходите. Возвращайся тогда обратно к Ногтёву.

— А вы что же? — нахмурил простодушное лицо Федя-Заломай.

— Это как повезёт.

— Я пойду тогда вас разыскивать!

— Нет. Ты должен меня слушаться. Это приказ — уходить, как стемнеет!

Хлопец насупился и отошёл, не смея возразить. Лыков легко договорился с Верлиокой, что тот командирует завтра парня на весь день в его распоряжение, и ушёл играть на бильярде. В половине двенадцатого появился Тоська-Шарап. Алексей объяснил бойцу, для чего он его позвал.

— Как, сможешь?

— Просто постоять?

— Просто постоять. Если я выйду и попрошу в чём-то помочь, то и помочь.

— Не нравится мне, Лексей Николаич. Секреты какие-то… Финти-фанты, немецкие куранты…[116]Ты сказал бы толком. Это ж Даниловка; там, ежли что не так, и лобешник снимут.

— Подземных жителей моё дело не касается и их попросят не мешаться.

— Это кто? Для тиих парней начальников нету.

— Отец Николай Быков там всем заправляет; он и попросит.

— Батюшка? Ну, и дела…

— В каменоломнях прячутся Рупейто-Дубяго и твой знакомец Мишка. С ними и будет разговор. Я тебе не всё тогда в кабаке рассказал. Я этих харламов действительно ищу, но с целью поквитаться. Они в Питере взяли у меня и моего товарища, «ивана» Большого Сохатого, фальшивых банкнотов на сто восемьдесят тысяч рублей. Обещали обернуть, а сами скрылись.

— Смошенничали, значит?

— Смошенничали. А мы в «пекарню»[117]свои деньги отдали, в треть номинала. Представляешь, какие это суммы? Мы с Сохатым теперь без штанов, а эти красноплюи жируют. Тут ещё моего напарника в циркулярный розыск объявили[118]. Он ушёл в лаванду, и приходится мне гоняться за ворами одному. Вдруг меня там ранят?

Тоська-Шарап задумался.

— Плачу пятьдесят рублей, — поторопился сказать Лыков. — Больше, извини, нет.

— Ладно. Постою до темноты. Но если ты не выйдешь — я ухожу.

— Конечно!

— Деньги потом отдашь, когда всё выгорит.

— Спасибо. Ты встанешь там не один. Вон того верзилу видишь? Федя-Заломай. Он с тобою будет, в напарниках.

— Вдвоём веселее, — одобрил Шарап. — Особливо в Даниловке. Когда выступать?

— Завтра я это узнаю.

— Сообщи. Я проживаю в доме Кантакузена на углу Якиманки и Второго Хвостова переулка.

— Жди «красную шапку»![119]

Кое-как проведя в «Шиповской крепости» ночь, в восемь утра Лыков был уже у Горсткина.

— Всё в порядке, — сразу сказал тот. — Личное письмо Арсения Ивановича подействовало. Быков ждёт тебя в любое время. Обещал помочь.

— Вот спасибо! — обрадовался сыщик. — Я тогда прямо после обедни и подъеду. А то уж надоело ждать.

Степан понимающе кивнул:

— Вестимо! Уж ежели надо залезть ко льву в пасть, так хочется сделать это побыстрее. Тебе, может, того… помочь?

Алексей знал, что Горсткин храбрый человек и не побоится спуститься с ним в каменоломни. Но один раз он уже попросил друга о помощи…

— Нет, хватит с меня Буффало. Всю жизнь себе этого не прощу. А ты жди хороших вестей. Нам ещё с тобой на коронации вкалывать!

И уехал в Нижние Котлы.

Отец Николай оказался рослым осанистым мужчиной представительной наружности, лет пятидесяти пяти, с благолепным лицом и длинными, с сильной проседью, бородой и волосами. Он принял Алексея в своём доме, смахивающем на богатую господскую усадьбу.

— Проходите, сын мой. Рекомендация самого Арсения Ивановича Морозова — это лучшая рекомендация.

И выставил уже ладонь. Но Лыков под благословение не подошёл и даже не счёл нужным перекреститься на висевшие повсюду иконы.

— Что это? — нахмурился благочинный. — В доме пастыря так себя не ведут!

— Да будет вам, отец Николай, — отмахнулся гость. — Некогда мне спектакли разыгрывать. Кто к вечерне, а мы к харчевне! Давайте лучше об деле говорить.

— А как же с верою Христовой?

— Одну молитву я знаю.

— Какую же?

— «Господи прости, в чужую клеть пусти да подсоби вынести!».

Пастырь рассмеялся:

— Хорошая молитва! Ну, ладно, давайте говорить об деле. Оно у вас в чём заключается? Арсений Иваныч дал только намёк.

— Я, изволите ли знать, приехал из столицы. Лыков Алексей Николаевич. Человек свободного рода занятий, главным образом таких, которые дают хороший доход. Я буду излагать откровенно.

Быков молча кивнул, внимательно наблюдая за гостем.

— Есть два мерзавца, коих я разыскиваю. Одного зовут Рупейто-Дубяго, он бывший офицер. Другой при нём на услугах, вроде денщика; именуется Мишкой Самотейкиным. Эти архаровцы взяли у меня с товарищем на реализацию на сто восемьдесят тысяч «красноярок». Четыре месяца пудрили мозги, ни копейки не заплатили, а потом вообще скрылись, сбежали сюда.

Быков продолжал молча смотреть на Алексея.

— Я у вас неделю, облазил всю Москву. В Хапиловке они мне было попались, но убежали. Полагаю, что мерзкая эта пара укрывается в ваших краях. Мне говорили, что в каменоломнях иногда предоставляют убежище за деньги.