Книга Участок - Алексей Слаповский

Наташа, не очень вежливо поздоровавшись, тут же вышла.

Андрей Ильич хихикнул, чувствуя при этом, что хихиканье у него какое-то странное, не сказать – дурацкое. Он давно уже заметил, что стесняется молодежи, не знает, как с ней говорить. С детьми, впрочем, ему говорить тоже неловко. Возможно, причина в том, что у самого Андрея Ильича нет детей и он ощущает странную внутреннюю вину перед ними, словно бы желание извиниться, что они не его дети, хоть и могли бы.

Хихикнув, Шаров сказал:

– Уже гости? Правильно. Девчонок у нас не как везде, у нас хватает! Ну, здорово, служба! Что делать собрался?

– Хотел вам спасибо сказать, – правильно ответил Иван. – Матери вы помогали.

– Да чего там! Досок дал, огород трактором вскопали пару раз. Обычное дело. Тебя прямо не узнать, Ваня.

– Время прошло.

– Прошло, это точно... Время, оно да. Оно летит, можно сказать! Правильно?

– Точно.

– Ну, тогда... Тогда ладно. Отдыхай!

– Спасибо.

Так Шаров и ушел, ничего толком не узнав и ничего Ивану дельного не сказав.

Вернувшись в администрацию, он поделился с Кравцовым опасениями:

– Не нравится мне Иван.

– А что? Грозится и зубами скрипит?

– То-то и оно, что не грозится. Но зубами, похоже, скрипит.

– Это хуже.

– О том и речь! Я думаю, тебе для острастки все-таки надо к нему сходить.

16

– Схожу, приглашу. Что в этом такого? – говорил Андрей Ольге, намереваясь действительно пойти к Ивану и пригласить его. Она была против.

– Зачем? Не пригласишь – может, и не придет!

– Надо пригласить, – объяснял Андрей. – Откажется или нет – его дело. А пригласить надо. Я схожу. Поговорим заодно.

– Ага, подеретесь еще там.

– Опять же: полезет драться – значит дурак.

– Тогда вместе, может, пойдем?

– Ни в коем случае! – категорически возразил Андрей – уже как будущий муж и защитник. – Тебе там делать нечего!

Но и в Ольге заговорила будущая жена, которая всегда лучше знает, как поступить для блага семьи:

– Если уж так, то не тебе как раз идти надо, а мне. Ты, Андрюш, подумай, с кем он сам поговорить хочет – с тобой или со мной? Ты только честно подумай.

Андрей подумал честно, как только мог. И признал:

– Вообще-то с тобой, наверно.

– Вот! – обрадовалась Ольга. – Ты все-таки умный у меня! В самом деле, поговорим как цивилизованные люди. Я просто спрошу, хочет он на свадьбу или не хочет. Хочет – пожалуйста. Не хочет – его дело.

– А если он начнет что-нибудь?

– Что?

– Мало ли...

– Не начнет. Что он начнет? Он же понимает: в случае чего ему не жить просто! Тут не спрячешься, тут все-таки деревня, а не город!

17

Анисовка все-таки деревня, а не город. Если в городе кто-то с кем-то пообещал встретиться, может год пройти, а то и полжизни, пока он вспомнит свое обещание. Нина же, сказав Кравцову, что собирается научить его варить щи, об этом помнила и не хотела, чтобы он подумал о ней как о человеке, который не держит слова. Просто повода не находилось. А потом она решила, что не надо искать повода. Надо пойти к нему, вот и все.

Кравцов оказался дома. Он сходил уже к Ивану, но там встретил Лидию, она попросила сына не беспокоить: пообедал и спит. Недоспал в армии.

Нина вошла и сказала, выкладывая на стол капусту, кусок мяса, помидоры и прочее:

– Пришла научить вас готовить. И заодно пообщаться. Это я к тому, что не скрываю, вы мне интересны как человек и как мужчина. Но это ничего не значит. Вадик мне тоже интересен.

– Я заметил. Мы только у него и встречаемся.

– Пожалуйста, не делайте вид, будто вас волнует, как я отношусь к Вадику. Я знаю, кто вас больше всех волнует.

– Да? И кто? – спросил Кравцов с искренним любопытством, поскольку сам не знал, кто его больше всех волнует.

– Людмила Николаевна! – сказала Нина.

– Какая Людмила Николаевна?

– Вы смеетесь, да? Людмила Николаевна Ступина, учительница, инженера нашего жена!

– А, да... Я забыл, что она Николаевна. Но вы ошибаетесь, Нина, она меня волнует не больше всех.

– Зачем вы обманываете? – удивилась Нина. – Кто я вам такая, чтобы вам меня обманывать? Ладно, давайте кастрюлю. Чем больше, тем лучше. Нет, я вам прямо говорю: я хочу вам понравиться. Наверно, пока просто так, на всякий случай. Я же не влюбилась в вас, – бесстрашно произнесла Нина эти страшные слова не потому, что не понимала их значения, а как раз потому, что слишком хорошо понимала их значение. – Просто людям свойственно хотеть нравиться тем, кто им нравится. Вот и все. Только не подумайте, кстати, что я для вас стараюсь грамотно говорить. Я всегда так говорю, со школы.

Кравцов нашел кастрюлю и занялся с Ниной приготовлением щей. А Цезарь, сильно недовольный всем этим, вышел во двор. Если бы он умел говорить, то напомнил бы Павлу Сергеевичу, что не очень-то хорошо в отсутствие живой жены, Людмилы Евгеньевны, принимать дома посторонних девушек. Он спросил бы его заодно, почему, собственно, Людмила Евгеньевна так долго не едет. И он намекнул бы ему, что вот некоторые, даже будучи собаками, не поддаются соблазнам, они уходят подальше, не прельстившись запахом парного мяса, а некоторые, будучи людьми, проявляют слабоволие и идут на поводу своих желаний...

Хмурый, унылый, Цезарь пошел к сараю, где стоял Сивый. Обычно тот был привязан, но на этот раз появился из сарая, громоздко переступая своими длинными ногами и совершенно не глядя под них. Пришлось посторониться – не из трусости, а чтобы его же, глупого коня, не напугать.

– Привет, как тебя... Бездарь, что ли? Никак не запомню. – Из сарая вышел Хали-Гали. – Тебя-то хозяин выгуливает, а коня совсем нет. А он тоже животное. А животное – от слова живое. А живое двигаться хочет. Сейчас мы с ним до лужка прогуляемся. Хочешь?

Цезарь не захотел, лег в тени. Жарко все-таки.

И в доме было жарко, Кравцов то и дело вытирал пот со лба. Да еще глаза слезились – он чистил лук. Тут Нина подала ему помидорину, чтобы он ее порезал, и Кравцов, принимая ее и плохо видя от слез, кончиком ножа задел Нину за ладонь.

– Ох, – сказал он.

И сделал то, что делал всегда себе, когда случалось пораниться: поднял руку Нины и приложился губами к выступившей крови. Он без умысла это сделал. Но Нине показалось, что она видит и чувствует что-то такое, чего никогда не видела и не чувствовала, и ей стало очень страшно.

Отдернув руку, она сказала:

– Ну, вы уже сами все знаете. А мне пора.