Книга Небо, полное звезд - Олег Авраменко

– Которая, – добавил Штерн, – будет снаряжена не раньше, чем через три месяца. Плюс ещё два на дорогу сюда – итого получается пять. За это время мы просто одуреем от скуки.

– Лучше так, – возразила Краснова, – чем погибнуть на полпути. У нас лишь один инженер, совсем нет технического персонала, а от того, что есть полный комплект пилотов, радости мало.

– Да, кстати, – спохватился я, – где Марси?

– У себя в каюте. Четверть часа назад я заглядывала к ней, она ещё спала.

Я по привычке взглянул на дисплей, где выводилась биометрия всего экипажа. Но он был пуст – на время путешествия в Сети эту функцию по ненадобности отключили.

– Пожалуй, вы оба правы, – сказал я. – Провести почти полгода в ожидании будет несладко. Но и лететь вчетвером на такое расстояние – чертовски опасная затея. Ведь это не жалкие полторы-две сотни парсеков, а в десять раз больше. Когда мы запустим главный реактор и системы гипердрайва, слишком много придётся отдать на откуп автоматике, так как сами за всем уследить не сможем.

– Сможем, если будем лететь в щадящем режиме, – настаивал Штерн. – По шесть часов в день или даже по четыре. С укороченными прыжками и удлинёнными интервалами между ними, чтобы не перегружать реактор. А в остальное время будем заниматься другими системами.

– Ив результате, – заметила Краснова, – проведём в полёте семь или восемь месяцев. А спасательную экспедицию всё равно отправят – и, мало того, она ещё успеет вернуться раньше нас.

Я поднялся с кресла и в задумчивости прошёлся по рубке.

– Да, сложная ситуация. И даже сложнее, чем вам кажется. Ведь вы не учли одно важное обстоятельство.

– Какое? – спросил Штерн.

– Если Узел не обманул нас, – объяснил я, – и замысел Ваулоу осуществился, то боюсь, что через три месяца Звёздному Флоту будет не до нас. Возможно, там совсем забудут о нашем существовании.

– С какой это стати? – удивилась Краснова.

А Штерн сразу всё понял.

– Точно, кэп, ты прав. Вскоре на Земле воцарится хаос. Едва станет известно, что проблемы гипердрайва больше не существует, миллионы людей… да что там! Десятки, сотни миллионов, даже миллиарды немедленно захотят покинуть планету. По всей Земле разразится жестокий политический кризис, падут правительства, и не исключено, что распадутся государства. Начнётся массовый исход, великое переселение народов. Это будет очистительный хаос – но всё равно хаос.

До Красновой наконец дошло.

– А ведь и правда… – произнесла она. – Кэп, Тео, мы должны проверить гипердрайв. Сейчас же!

– Так мы и сделаем, – ответил я. – Обязательно. Только я не уверен, что сможем определить, исчезло ли его воздействие на обычных людей.

– А как же «эффект мыслетормоза»?

– Он может быть и не связан с этим.

– По-моему, всё-таки связан, – сказал Штерн. – Причём самым непосредственным образом. Это полностью согласуется с тем, о чём говорил Узел. При переходе в гипердрайв на нас обрушивалась информация о пересекаемых сетевых туннелях, но наш разум отторгает её… А впрочем, что толку говорить. Лучше проверить на практике.

Я как раз собирался отдать Штерну распоряжение запустить главный реактор и заняться подготовкой систем гипердрайва, когда в рубку ворвалась Марси. Резко затормозив, она уставилась на главный экран, а осознав смысл увиденного, с невыразимой болью посмотрела на меня.

– Всё кончено, да?

Меня хватило только на то, чтобы молча кивнуть ей.

Несколько секунд Марси простояла на месте, всхлипывая, потом вдруг подбежала ко мне, прижалась лицом к моей груди и заплакала. Я обнял её вздрагивающие плечи и стал гладить по голове. Моё сердце разрывалось от жалости к ней. И к себе тоже…

– Что ж, ладно, – произнёс Штерн. – Мы с Ольгой пойдём и займёмся машинерией.

Они вышли, а Марси ещё долго плакала, прильнув ко мне, но, к счастью, ничего не говорила – иначе бы я точно не выдержал. Сейчас ей было хуже, чем мне, однако я понимал, что из нас двоих она раньше сумеет одолеть свою боль. Безусловно, Симон навсегда останется в её памяти, первую любовь не забывают, но это чувство недолговечно, оно быстро гаснет в разлуке. Через пару лет Марси лишь иногда взгрустнёт, подумав о красивом мальчике, затерянном в бесконечной дали другой Вселенной.

Ну а я обречён пронести свою любовь через многие-многие годы. Я очень долго ждал её, чтобы теперь забыть. Я встретил её лишь в двадцать восемь лет, нашёл в далёкой-предалёкой галактике – нашёл, чтобы потерять навсегда…

Полчаса спустя главный реактор был запущен, а системы гипердрайва переведены в рабочее состояние. Я занял место пилота и приступил к подготовке прыжка, а Марси ассистировала мне за пультом дежурного по мостику инженера. К этому времени она уже успокоилась, сходила умылась и причесала всклокоченные волосы. Теперь о недавней сцене напоминала лишь бледность её лица – а ещё тихая грусть, затаившаяся в её глазах.

Краснова осталась в двигательном отсеке, чтобы помогать Штерну. Поскольку нам предстоял далеко не ординарный прыжок, я включил между нами видеосвязь для лучшей координации наших действий.

– Прыгнем для начала на одну десятую парсека, – сказал я, задавая на пульте параметры. – И пойдём на малой мощности.

– А не чересчур малой? – отозвался с экрана Штерн, увидев на своём дисплее мои цифры. – Сдаётся мне, ты слишком осторожничаешь.

– Ничего. Тише едешь – дальше будешь. Учти, шеф, что реактор и движок простояли полтора месяца, а с тобой рядом нет Оливейры… Гм… только пусть Ольга не обижается.

– Никаких обид, – сказала Краснова. – Я пилот и не претендую на высокую инженерную квалификацию.

– Итак, – продолжал я, – расчётное время прыжка – 3 минуты 17 секунд, максимальная девиация – 0,62 астрономические единицы. Доложить о готовности к гипердрайву.

– Двигательный отсек готов, – сообщил Штерн.

– Бортовые системы готовы, – отчиталась Марси.

– Начинаю тридцатисекундный отсчёт.

Никогда ещё эти стандартные полминуты не тянулись для меня так долго. Застыв в кресле, я смотрел на табло, где с невыносимой медлительностью сменялись цифры. Марси тоже не шевелилась – и, как мне показалось, даже перестала дышать.

Наконец счётчик обнулился. Все обзорные экраны в одночасье погасли…

А я ничего не ощутил. Не было кратковременной заторможенности, мои мысли не наталкивались ни на какой барьер. Создавалось впечатление, что мы не переходили в гипердрайв, а просто случился сбой в работе систем наружного наблюдения. Но нет – показания приборов свидетельствовали о том, что сейчас корабль находится в прыжке.

– У меня не было «мыслетормоза», – неуверенно промолвила Марси. – А у вас, кэп?

– Тоже, – ответил я.

– И у меня, – в один голос произнесли Краснова и Штерн. А последний добавил: – Похоже, подтверждается.