Книга Часовщики. Вдохновляющая история о том, как редкая профессия и оптимизм помогли трем братьям выжить в концлагере - Скотт Ленга

истеблишмент ответил наложением строгих ограничений на изучение каббалы обычными евреями. Образование в йешивах было основано на рационалистическом подходе к Талмуду и другим еврейским текстам. Каббалистические штудии стали уделом немногих высокообразованных ученых и избранных их учеников[119]. Раввин Арье Каплан так описывает влияние этого ограничения: «Для обычного человека, не бывшего ни раввином, ни йешиботником, это было время величайшего духовного сиротства. Ему говорили, что единственный путь, по которому он может приблизиться к Богу, это строжайшее соблюдение закона, но познание сущности Бога оставалась для него табуированным. Чувствами обычного человека практически полностью пренебрегали, так что он испытывал подлинный духовный голод. Все, что ему предлагалось, – сухой, формальный ритуал, лишенный тепла и воодушевления»[120].

Хасидское движение, от Баала Шем Това до наших дней, резко отвергает саббатианские учения, но стремится смягчить раввинское неприятие Шабтая Цви, зашедшее слишком далеко. Многие евреи в городах и местечках Польши и русской черты оседлости стремились к более искренней и одухотворенной еврейской жизни. Хасиды явились, чтобы раздуть эту искру. Многие известные раввины, получившие название миснагдим (буквально «отвергающие»), пытались остановить хасидскую волну боговдохновенного энтузиазма, поднявшуюся в этих влачивших жалкое существование общинах, и не добились успеха. Марцин Водзинский, профессор Варшавского университета, изучающий историю евреев, указывает: «К середине XIX века [хасидизм] стал самой влиятельной религиозной, культурной и социальной силой среди восточноевропейских евреев»[121].

Хасидские учителя «подчеркивали, что создание Богом мира – акт альтруизма благой воли, а человек призван к достижению радости, а не к получению наказания. Сам Бог – источник всякого удовольствия, и таким образом наивысшая радость – это двекут (слияние) с Ним. Зачем грешить, если такое поведение отдаляет тебя от Бога? И зачем говорить о Геенне (еврейский концепт ада), когда потеря близости со Всевышним и так сама по себе куда более серьезное наказание»[122].

Они также учили, что, хотя единый живой Бог трансцендентен и недоступен человеческому пониманию, Он также постоянно присутствует в этом мире. Он облачен в небеса и землю, как в одеяния, и заново творит мир каждую секунду. Физическое существование – нечто вроде преломления Божьего света, и каждый человек – абсолютно уникальный фильтр, имеющий возможность привнести неповторимый аспект божественного сияния в мир. Высшая форма духовного стремления для человека – это не восхождение по духовной лестнице на небеса, а скорее привнесение Божьего света в обыкновенный физический мир и в человеческие взаимоотношения. Более того, благое дело или обычная мицва, выполненные простым человеком с чистыми намерениями, может зажечь Божью искру в нем самом и в других.

Ни одна из этих идей не была новой для иудаизма. Скорее хасиды делали принципиальный упор на то, чтобы укрепить дух обычного человека. Их учения были «сформулированы так, чтобы ободрить самых ничтожных и подарить им надежду»[123].

Хасидские учителя были необыкновенными личностями, боровшимися за чистоту побуждений своим учением и своими поступками, они несли мудрость в массы, рассказывая притчи и поучительные истории. Вокруг каждого из них складывался тесный кружок одаренных учеников, а также местная община, состоявшая из торговцев, ремесленников и водоносов, которые, конечно же, не были высокими интеллектуалами и знатоками Торы. Все они, большие и малые, ждали от ребе, чтобы тот пробудил их духовный потенциал, руководил ими и беседовал с Небесами от их лица. На Рош а-Шана и другие праздники хасиды из дальних городов предпринимали паломничества, чтобы увидеть своего ребе.

Кожницкий Магид болел всю жизнь, и в последние годы он так ослабел телом, что «проводил бóльшую часть времени в постели, завернутый в тяжелые одеяла. Пятнадцать лет в синагогу его носили. Но как только он начинал молиться, происходило преображение: он вновь обретал силу, и пел, и танцевал с пламенным воодушевлением»[124]. Он был выдающимся духовным лидером, ученым – знатоком Торы[125] и эзотерических традиций каббалы, а также чудотворцем, наделенным даром благословения[126]. Кроме того, он был музыкантом и в молодости играл на скрипке на свадьбах. Кожницкий Магид сочинял нигуны (мелодии, которые часто поются без слов и иногда включаются в литургию) и в своей общине придавал огромное значение музыке и песне как особенным аспектам слияния с Богом[127].

Со всей Европы евреи стекались на двор Кожницкого Магида за советом и благословением, в том числе и с практическими целями, например, чтобы он помог избавиться от бесплодия.

Неевреи из «среды польской аристократии также передавали друг другу истории о чудесах Кожницкого Магида. <…> Знать уважительно склоняла головы перед Магидом и просила у него благословения и совета. <…> Например, военный министр Йозеф Понятовский уважал Магида, и благодаря этому удалось отменить много указов, ущемлявших еврейское население»[128]. Легенда гласит, что, готовясь в вторжению в Россию, сам французский император Наполеон посетил Магида в Кожнице[129].

А вот история рождения Кожницкого Магида.

Как небесный суд плясал с Шабтаем-переплетчиком[130]

Шабтай Хопштейн был простым добродетельным переплетчиком из города Опатова. Он и его жена Перла жили в бедности, но не сетовали на свою участь и никогда не рассказывали другим о трудностях. Одна беда: у них не было детей. Когда им перевалило за шестьдесят, Шабтай больше не мог зарабатывать деньги, и супруги стали продавать свое имущество, чтобы добыть на пропитание. Чтобы растянуть запасы надолго, они постились всю неделю и устраивали нормальную трапезу только в шаббос.

Но вот все вещи закончились, и продать было больше нечего. Наступила пятница, а отметить шаббос нечем. Уходя в синагогу на утреннюю молитву, Шабтай сказал жене, что Господь позаботится о них, если на то будет Его воля. Муж пообещал Перле никому ничего не говорить об их бедственном положении, поскольку им не хотелось зависеть от щедрости других людей. Супруги договорились, что жена поставит горшки на огонь, чтобы соседи думали, будто она готовит на шаббос.

Когда Шабтай ушел, Перла стала убираться в доме и нашла завалившуюся за мебель старую, забытую блузку с серебряными пуговицами. Женщина сразу же пошла продать несколько пуговиц и принесла домой вина, халы, рыбу и мясо, чтобы отметить шаббос. Она приготовила все это с величайшей радостью и благодарностью. Все это время она думала, как рассказать обо всем этом мужу, и решила удивить его.

И вот Шабтай вернулся с вечерней молитвы в синагоге, увидел прекрасно накрытый стол и почуял запах еды. Он решил, что в минуту слабости его супруга попросила помощи у друзей, но смолчал, чтобы не осквернять шаббос раздорами