Книга Участковый: Назад в СССР - Игорь Подус

бечёвкой стопки с пожелтевшими газетами. Всё это покрывала пыль, и только на письменном столе, сохранялась видимость жизнедеятельности. Стоял электрочайник. На газете были разложены хлебные сухари. Но главное я так и не обнаружил места, где обитатель комнаты спал.

Комната являлась мечтой пионеров, сборщиков макулатуры и выглядела необжитой и запущенной.

В будущем я несколько раз бывал в этом месте, но тут жили совсем другие люди. Молодая семейная пара. Насколько я помню, работали на комбинате и постоянно ругались.

Выходит, через десять лет, от старика, останутся только диван, стол, кресло и парочка книжных полок.

— Дед Митяй, местный женсовет жалуется на тебя. Говорят, ты у них из кастрюль еду постоянно тыришь — сказал я, уже отлично понимая, что дед явно немного не в себе.

— Да наговаривает на меня Валька — начал оправдываться старик. — Не было у неё в кастрюльке восьми яиц. Я их два раза пересчитал и забрал только одно. Я из-за этого пальцы себе обварил кипятком.

Дед показал указательный палец, кое-как перемотанный обрывком тряпки.

— Значит, одно яичко ты всё-таки у неё умыкнул — с укором констатировал я. — Старый, ну ты же знаешь, что так делать нельзя. Ведь дождёшься, бабы поймают тебя на кухне и кипяточком из кастрюльки обдадут.

— Да они уже пытались, но я убежал — похвалился старик и тяжко вздохнул.

Подойдя к столу, я осмотрел сухари и понял, что это нарезанный чёрный хлеб. Потом оценил количество заварки на дне стеклянной банки и пустую сахарницу. Судя по отсутствию следов иной пищи и болезненной худобе деда, разносолов на этом столе не бывало очень давно.

— Дед Митяй, а как тебя полностью величать? — поинтересовался я.

— Так, Дмитрий Васильевич Непомнящий я — ответил старик.

— А почему Непомнящий? — спросил я, ибо фамилия резанула ухо.

— Так не помню я, кем был раньше до войны. Нашли меня в разбомблённом цеху комбината. И никто меня из местных так и не узнал. А потом вылечили от контузии, справили документы, устроили работать местным дворником и выделили эту комнату. А когда мои ноги и руки начали подводить, на пенсию отправили.

— Дмитрий Васильевич, а чего же ты себе продукты не покупаешь?

— Почему не покупаю? Очень даже покупаю — возмутился дед. — Вон, два дня назад мне сосед Петька Клюев за пятьдесят копеек буханку из магазина принёс с бутылкой кефира. А ещё я только на прошлые недели сало с чесноком доел, что мне соседушка Катерина выделила после приезда из деревни.

— Ага, значит, жрёшь только то, что принесут. А сам, почему в магазин не ходишь?

— Так нельзя мне особо отлучаться, если уйду, то сюда кто-нибудь зайдёт и весь мой архив на макулатуру сдаст. Они уже не раз приходили с угрозами и пионеров ко мне посылали.

Скептически осмотрев высоченные стопки обычных на вид газет и журналов, я понял, что он и правда считает это своим личным архивом.

— Гражданин милиционер, нет у меня особо денег на продукты, ибо пенсия слишком маленькая. А мне из неё ещё нужно выделять на оформление подписки на газеты и журналы, для пополнения информационного фонда. Ведь это всё теперь моя новая память.

С этими словами, старик любовно погладил стопку журналов «Вокруг Света», лежавшую на краю стола.

— Значит, из-за пополнения этого своего архива, ты продукты не покупаешь. А потом с голодухи выходишь в общий коридор и устраиваешь на кухне охоту за провиантом. У одной хозяйки сосиску из кастрюльки умыкнёшь, у другой картошечки варёной свиснешь. Дмитрий Васильевич, ну ты же сам должен понимать, нельзя красть там, где живёшь. Сначала соседи воровство на старость спишут, а потом бить по рукам начнут и материть. Из дома надо выходить, а то вон замуровал себя словно в склепе.

Сказав это, я отодвинул стул, а затем максимально раздвинул портьерные шторы. Добрался до форточки, и, отодрав бумагу, приклеенную для утепления комнаты, распахнул её, впустив в комнату свежий воздух.

Как ни странно, но старик не стал сопротивляться и даже блаженно зажмурился, почувствовав на коже прямые лучи солнца. Я же напротив, замер и невольно нахмурился, ибо в этот момент увидел рядом с домом инженеров, машину скорой помощи.

Первым желанием было тут же всё бросить, сбежать по лестнице и потребовать к осмотру документы водителя. Неплохо бы узнать, с какой целью скорая тут появилась. Однако я сдержал порыв, раскрыл офицерскую планшетку и записал государственные номера.

А пока этим занимался, в арке появился мой будущий свидетель нескольких убийств Воронцов. И опять он задержался внутри арки и принялся к чему-то принюхиваться. Затем Антон Львович подошёл к скорой и заговорил с водителем. Ракурс наблюдения был неудобен, но его собеседник мне показался смутно знакомым.

Переговорив с водителем, Воронцов замер и, словно почувствовав, что за ним следят, принялся разглядывать окна общаги. Отпрянув от окна, я проследил за ним через отражение в форточке и увидел, как он залез на пассажирское сидение. После этого скорая завелась и рванула к выезду из переулка.

И всё-таки мой свидетель точно причастен ко всему происходящему. С каждой новой встречей, я всё больше убеждался, что он как-то напрямую связан со смертями и убийцей. С Воронцовым придётся поговорить, но делать это посредством милицейского опроса, я не хотел.

Будущий свидетель мне слишком долго морочил голову, постепенно втираясь в доверие, и, скорее всего, именно, он помог маньяку устроить мне засаду в двадцать четвёртом. А значит, придётся искать способ провести настоящий допрос в максимально уединённом месте.

— Товарищ участковый, а если меня, к примеру, посадят в кутузку на шестнадцать суток, там кормить будут? — неожиданно спросил дед, тем самым вырвав меня из тяжких раздумий.

— Дмитрий Васильевич, а как же твой архив? — спросил я, и старик, будто вспомнив о своих залежах макулатуры, начал с тревогой оглядывать стопки. — Ладно дед, не пыхти ты так. Охраняй своё добро. А с провиантом я чего-нибудь придумаю.

Выдав Митяю обещание, я выбрался из его комнаты и отправился на кухню. Там к этому моменту остались только Катерина Семёновна и женщина, у которой дед украл яйца.

— Значится так гражданочки, и что же мы имеем? Дед Митяй, как я понял, совсем безобиден. Родственников у него здесь, похоже, нет. Сидит один в комнате почти безвылазно. В магазины сам не ходит. И из-за этого он вечно голодный. Иногда не в состоянии с собой