Книга Кинжал с красной лилией - Жюльетта Бенцони

Тележка со смертницей медленно катилась сквозь толпу вслед за лучниками, которые освобождали ей дорогу. Однако по мере продвижения тележки что-то менялось. Когда она повернула на улицу Бушри, в церкви Святого Иакова загудел погребальный звон. Унылые звуки словно бы призывали всех успокоиться, и толпа действительно мало-помалу смолкла. Послышался голос:

— Она ведь совсем молоденькая, красивая и вдобавок богатая! Вот за что ее убивают!

— Окажи уважение смерти, — окоротил его другой.

Воцарилась тишина, в которой особенно громко слышались скрип колес и набат колокола, будто билось в горе огромное сердце. Тележка еще не въехала на Гревскую площадь, а Лоренца уже увидела эшафот, воздвигнутый между площадью и городской ратушей. Обтянутый черной тканью куб возвышался над морем чепчиков и шапок. Человек в красной одежде и красной маске стоял на нем, оперевшись двумя руками о меч с широким клинком. Неподалеку от эшафота на выстроенной возле ратуши трибуне сидел прево с судьями и эшевенами[11]. По-прежнему мерно бил колокол. Он замолкнет, как только ее голова скатится в корзину.

Лошадь остановила тележку возле ступеней. Монах помог осужденной сойти, но, несмотря на связанные руки, Лоренца сама, без его помощи стала подниматься по крутой лестнице. А монах с небольшим распятием в руках следовал за ней. В глазах у него блестели слезы, и он, не переставая, молился.

Взойдя на эшафот, прямая, с гордо поднятой головой, Лоренца твердым шагом подошла к палачу, он преклонил перед ней колено, чтобы получить от нее прощение.

— Мне не за что вас прощать, — сказала Лоренца. — Но я хотела бы попросить вас развязать мне руки, чтобы я могла соединить их в молитве.

Палач, в прорези маски которого видны были только глаза, в знак согласия опустил веки, потом взял с пояса нож и перерезал веревку. Лоренца задала еще один вопрос:

— Вы отрежете мне косу?

— Нет. Достаточно, если шея будет обнажена. И поэтому я всего лишь оторву воротник вашего платья...

В этот миг на улице Бушри поднялся невообразимый шум, который заглушил даже мерное биение колокола: всадник, крича во всю силу легких «Дорогу! Дорогу!», пробивался через толпу, которая инстинктивно расступалась перед ним. Чуть ли не галопом доскакал он до эшафота, прыжком соскочил с лошади, взлетел по лестнице и крикнул на всю площадь:

— Не прикасайтесь к этой даме, палач! Я — Тома, барон де Курси, беру ее в жены и клянусь именем Иисуса Христа, что она невиновна!

Лоренца, теряя сознание, оперлась на отца Варраву, чтобы не упасть. Толпа вмиг разразилась ликующими криками.

Барон воскресил полузабытый древний закон, позволяющий избавить мужчину или женщину от казни в том случае, если найдется невеста или жених, согласные соединиться с обреченным узами брака. Но при этом тот, кто брал за себя обреченного, лишался всего своего имущества. На это можно было пойти только от большой любви. Закон этот был мало-помалу забыт, так как им очень редко пользовались, но его никогда не отменяли, так что обратиться к нему было вполне возможно...

Конечно, и на эшафоте, и среди судей наступила минута растерянности, но вот уже Жан д'Омон направился к лестнице в сопровождении стражников с алебардами, которые должны были прокладывать ему дорогу и наводить порядок в толпе. А толпа, охваченная восторгом и ликованием, уже готова была ринуться к эшафоту и разнести его в щепки.

— Мы немедленно отправляемся в городскую ратушу, — во всеуслышание объявил прево, — и в мире и тишине обсудим случившееся. Я еще не знаю, господин барон, позволит ли закон осуществить заявленное вами желание, но вы являетесь важным свидетелем. В силу вашего отсутствия мы не могли воспользоваться вашими показаниями. И вполне возможно, смертный приговор будет отменен, если вы сумеете привести доказательства невиновности приговоренной. И мне кажется, вы должны еще позаботиться о донне Лоренце, которая или вот-вот лишится сознания, или уже без чувств.

Прево сказал совершенную правду, старичок монах, непривычный к тому, чтобы держать в своих объятиях дам, упавших в обморок, находился в крайнем смущении и не знал, что делать со своей подопечной. Тома, глядя на него, невольно рассмеялся, подхватил Лоренцу на руки и скорее слетел, чем спустился с эшафота, и тут же исчез в портале ратуши, в то время как палач неторопливо вкладывал широкий меч в ножны.

Тучи на небе сгустились, вот-вот должен был пойти дождь, но толпа застыла, не собираясь расходиться, — по всей очевидности, люди хотели дождаться окончания захватывающей истории и ничуть не жалели о том, что казнь так и не состоялась. К казням они привыкли, а тут было что-то новенькое!

Конечно, были среди толпы и огорченные, они пришли посмотреть на кровь, которая не пролилась. То там, то здесь вспыхивали стычки, но они служили разрядкой натянутых до предела нервов и разогревали мускулы, что тоже было не лишним в холодный осенний день.

Затерянного среди волнующейся толпы Антуана де Сарранса будто ударило молнией. Если бы он не прислонился к фонтану, что совсем недавно был построен по приказанию Генриха на месте старинной виселицы, он бы, без сомнения, упал, точно так же, как та, на чью смерть он пришел смотреть. С ее смертью он надеялся избавиться от чар, жертвой которых он стал и которые по-прежнему держали его в плену.

Надвинув на глаза шляпу, завернувшись в темный плащ, он, так и не сомкнувший глаз всю ночь, с рассветом занял пост возле галереи Шатле, охваченный лихорадочным возбуждением и тоской.

С тех пор как он увидел Лоренцу тем проклятым вечером в Фонтенбло, она завладела его душой и сердцем. Он всегда был победителем и редко встречал на своем пути неприступных дам, но почувствовал себя покорным ребенком, встретив взгляд темных бархатных глаз. И готов был броситься с радостной покорностью навстречу судьбе, чтобы получить этот дар небес, но путь ему преградил соперник, и этим соперником стал его отец!

Каким уродливым и смехотворным оказалось его положение! Юная девушка, созданная для сердечной любви и сладостных утех, должна была стать его мачехой. Что могло быть нелепее? По счастью, король отправил его в Англию, но ее прекрасный образ последовал за ним, он не оставлял его в сновидениях, возникал и на дне стакана, когда он пытался обрести недолгое забвение, напившись допьяна... Стремясь забыть ее, он попытался найти даму сердца при английском дворе, но не было ни одной, похожей на Лоренцу... В церквах у подножия алтарей он молил Спасителя избавить его от нестерпимой пытки. И тут пришло письмо, призывающее его на родину: юная и прекрасная супруга старого воина убила его, перерезав ему горло, словно свинье на бойне. И он тут же пустился в путь, находясь во власти новых мучений и чувств, постыдных для человека чести. Втайне Антуан испытывал радость оттого, что Лоренца избежала ласк старика и что сам он избавился от неизбежного лицезрения спальни, куда удалялась так мало подходящая друг другу пара. Он радовался тому, что сам он был спасен от жажды убийства...