Книга На шифре. Инсайдерская история криптовалютного бума - Лора Шин

Гэвина. Брайан Белендорф из Hyperledger позвонил в Parity – и они отказались участвовать. Боб задумался, делает это Гэв назло или, возможно, хочет прикончить потенциального конкурента Parity в зачатке. Гэв говорит, зеленый свет не дал юрист Parity, занимавшийся лицензионной стратегией. Parity получила часть венчурного финансирования за обещание выпустить корпоративную версию Ethereum, и если бы разрешительную лицензию получила кодовая база клиента С++, она бы конкурировала с будущим продуктом Parity.

Для программистов Ethereum это олицетворяло весь подход Parity к работе: конкуренция, а не сотрудничество. Например, вся экосистема Ethereum работала на одном протоколе, но Parity создали отдельный только для своих нод. Петер Силадьи говорит, что после множества таких случаев попытался узнать, почему Parity принимает технические решения как будто наперекор Ethereum и/или Geth, а не на пользу общей экосистеме. По его словам, технический директор Parity Фредрик Харриссон ответил, что они стремятся к конкуренции, чтобы людям было труднее сменять клиенты. На взгляд Петера, мечта об общей экосистеме с разными клиентами превратилась в кровавую резню, где каждая сторона пытается обойти другую. (Фредрик утверждает, что Петер ни разу с ним не связывался, и не знает, связывался ли он с кем-нибудь еще в компании. По его словам, они предлагали стратегию синхронизации, но Петер решил, что она уязвима для злоумышленников, и не стал ее внедрять. Ее внедрила сама Parity под названием warp sync, и, когда все прошло успешно, Петер «разозлился, потому что это значило, что наш клиент лучше для среднего пользователя и с этой фичей мы получили бóльшую долю рынка». Фредрик говорит, в Parity надеялись, что Geth переймет их стратегию, но они не переняли – «насколько я понимаю, из чистого упрямства». По его словам, философия Parity состоит в том, что конкуренция идет на пользу клиентам, а участие Parity в ключевых созвонах программистов показывает желание сотрудничать.)

Как бы то ни было, итог один: даже программисты из Ethereum, ни разу не работавшие с Гэвином, начали думать, что он готов вредить сообществу ради себя и Parity. Поэтому, когда Ethereum искал во время «ДевКон 2» злодея, он был одним из первых в списке.

Все проблемы Мин с микроменеджментом, злопамятностью и эмоциональной нестабильностью всплыли ко времени «ДевКон 2» – события, каждый год объединявшего разные части сообщества. Тем летом к ней обратился по поводу съемок на «ДевКон 2» Артур Фоллс, автор подкастов и видео об Ethereum. Та отреагировала с энтузиазмом – пока не узнала, что Артур сотрудничает с ConsenSys. В следующем телефонном разговоре она уже не скрывала враждебности. Артур ни разу не встречал более агрессивного человека в профессиональном контексте. Вдобавок она оставила ему неприятное сообщение – о том, что не хочет, чтобы Джо Любин грубой силой завладел властью над фондом.

Еще она переживала из-за грошовых статей расходов. Например, Джейми Питтс предложил в качестве переводчицы в Шанхае свою жену – она знала английский и китайский. Та попросила Мин, чтобы ее представили как кандидата наук. Мин возмутилась. Джейми свел их лично, чтобы разрешить вопрос, но Мин уже уперлась, и ее было не переубедить. Возможно, и к лучшему – жене Джейми все равно не нравилось, что Мин названивала ему в неурочное время (когда она работала в Цуге, у Джейми в Сан-Франциско была ночь).

Во время подготовки к конференции Мин ввела правило: она должна одобрять всю электронную почту сотрудников. Но это «одобрение» означало, что все письмо должна написать она – даже по поводу пустяков, например, когда кто-нибудь просил возместить расходы. Сотрудник рассказывает, что однажды коллега послал ему письмо и поставил в копию Мин, а та позвонила и наорала из-за того, что письмо неправильное. Терпеливо выслушав, он ответил, что вообще-то его написала она сама.

В общем и целом она была не способна делегировать работу. И когда подошло время «ДевКон», мелкой логистикой, за которой следовало бы проследить сотрудникам, либо вовсе не занимались, либо занимались небрежно, потому что Мин пыталась везде успеть сама. Например, это она нанимала аудио- и видеотехников, но предполагалось, что на конференции они будут работать под началом Хадсона. Приехав, он обнаружил, что они почти не говорят по-английски. Переводить пришлось волонтерам из сообщества. Напутали даже с бейджиками – настолько, что на первом же совещании Мин пришлось за них извиняться.

Мешала и ее эмоциональная нестабильность. Она вела все мероприятие и должна была представлять на сцене каждого спикера. В какой-то момент ей что-то сказал Джо Любин, и тогда она просто уселась на стул и ушла в себя. Когда закончилось выступление, Мин замкнулась настолько, что не могла или не захотела выходить на сцену. Хадсон говорит, ему пришлось самому брать микрофон и представлять следующих ораторов, пока она не пришла в чувство.

В 5:15 понедельника 19 сентября – первый день конференции – Виталик спал в номере Hyatt on the Bund, как вдруг его разбудил звонок гостиничного телефона. Это был Хадсон.

– У нас серьезные проблемы, – сказал он. – Спускайся немедленно.

Виталик схватил ноутбук и помчался вниз. Еще Хадсон разбудил бывшего инженера Google Ника Джонсона – новозеландца, написавшего контракт вывода средств для хардфорка, – и теперь тот со стойки обзванивал людей по списку, получив приказ не прекращать, пока не ответят все, хоть они и были гостями, а не сотрудниками, – потому что проблемы были очень, очень серьезными. Некоторые программисты поискали конференц-зал для работы, но в ночное время все было закрыто. Наконец они расселись в вестибюле перед залом на втором этаже.

Блокчейн «дидосили». Во время атаки типа «отказ в обслуживании» хакер заваливает службу запросами, чтобы она перестала работать. Об опасности такой атаки для софтфорка The DAO говорил Тьяден Хесс – старшеклассник, написавший Гюну.

Все сидели в креслах, согнувшись над ноутбуками. Узор на ковре напоминал пустые знаки «СТОП», сплетенные рядами. В первый час, пока они пытались разобраться в атаке, стояла тишина. Наконец они поняли: атака основана на том, что виртуальная машина Ethereum, считывая или генерируя какое-либо значение, помещает его в память, чтобы иметь легкий доступ в будущем. Атака задействовала большой объем памяти в одном контракте и заставляла бесконечно к нему обращаться. Одна операция копировала целый набор кэшированных данных на тысячу значений. Но и контракт вызывал себя тысячу раз, и тысяча значений копировалась тысячу раз, то есть каждый блок обрабатывался больше минуты, а не 12–15 секунд, как обычно. Получалось, хакер платил N газа за N операций, но использовал при этом N2 памяти. Любая нода без 32 ГБ оперативной памяти выпадала из сети –