Книга Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роману Денисовичу, пришлось волей-неволей, отозваться на любопытные и наверняка справедливые подозрения мастера ПТО. Но холодок страха пробежал меж лопаток Ширяева. В одном прав мужичок — недалеким, но хватким крестьянским умишком уловил главный смысл, цель проведенной акции. Задачей было устрашение, — показательная казнь виноватого человека. Только вот — в чем тот провинился?.. Впрочем, умному следователю госбезопасности не составит много труда определить, — о каких конкретно поступках, да, и безобидном ли промахе идет речь. И Роман Денисович постарался расхожими фразами быстренько отделаться от назойливого мастера.
Но эта встреча изменила планы Ширяева. Он вовсе не хотел обсуждать бабские сплетни с несведущими профанами, и в то же время пугала неожиданная прозорливость тех людей. Ведь как раз в результате подобных случайных догадок оказались подставлены под удар и оборвались судьбы видных его коллег. И еще, разведчик не по книгам знал, что видя искренние эмоции, распирающие людей, можно самому не сдержаться и выдать себя случайным словом. Так пусть лучше страсти поулягутся, обрастут коростой противоречивых толков, глупыми байками и тупыми рассуждениями. А там, как говорится, — «толкач муку покажет»…
Следовало взять себя в руки, внутренне расслабиться и успокоиться, — и в том не было никакого противоречия… Потому Ширяев двинулся к деповским водоочистным сооружениям. Очистку расположили вне территории депо, в лесополосе отчуждения за насыпью однопутной ветки, идущей с севера на пологий склон южной горки. Перейдя главные пути по заросшему бурьяном крутому откосу, инженер взобрался наверх насыпи, и оглянулся на лежащую поодаль панораму депо. Грузные, бурого кирпича корпуса ступенчатой цепью вытянулись по полю зрения. Эта гигантская паровозная матка, натужно рыча как первобытный ящер, изо дня в день заботливо обихаживает, а то и возрождает к жизни огнедышащих стальных монстров. Мастодонтов, которым русский народ посвящает пафосные стихи и вдохновенные песни: «Наш паровоз, вперед лети. В Коммуне остановка. Другого нет у нас пути. В руках у нас винтовка…». И вот с этими людьми, поэтизирующими бездушные железяки, с людьми готовыми страдать и испытывать тяжкие невзгоды, ради победы над врагом, с народом, верящим вождю как Богу, — Vaterland призвал Альберта Арнольда сражаться на невидимом фронте.
Он спустился по другую сторону насыпного вала и оказался перед стеной густых зарослей кленового кустарника. Продираясь напропалую сквозь разлапистые ветви, вышел на вдрызг разбитую грунтовую дорогу. Напротив — чредой водных зеркал, в кайме из куги и камышника, по руслу ручья Маленка тянулись каскадами колхозные пруды. В которые и попадали спускаемые депо технические стоки, запрещенные приему в канализационный коллектор станции и поселка. Депо по такому случаю пришлось оборудовать крайне примитивные устройства водоочистки. Установку, если так назвать, зарегистрировали где надо, но работала она отвратительно, и мазутная жижица часто гужом текла в ручей. Конечно, явный непорядок, но руки никак не доходили до модернизации очистных, — вот так и жили на дедовском заделе.
Зашагав по окаменевшей дорожной колее, инженер вновь погрузился в безотрадные мысли.
Уже двадцать шесть лет Альберт безвылазно прозябает нелегалом в России и постоянно твердит себе, что лучше не задумываться о выпавшей несправедливости — почему достался столь безотрадный удел. Но подлое «неужели на мне «свет клином сошелся…» всякий раз нагнетает тоску и заставляет искать причину собственных неудач. И вот тогда возникает традиционно русский, даже классический вопрос, посеянный в умах интеллигентных людей романами Герцена «Кто виноват?» и Чернышевского «Что делать?». Лучше не искать на него ответа, проще сказать — виновата судьба-злодейка, но это явная отмазка, только бы не винить самого себя. А на самом деле, допустил слабину, не сумел выстроить правильные отношения с руководством, не проявил характер… В конце концов, следовало настойчиво потребовать замены, ссылаясь на возраст и проблемы со здоровьем. Но не хватило духа преступить нелепые дворянские анахронизмы, как совесть и офицерская честь.
А ведь мог бы с достоинством, да по заслугам, поселиться с семьей на малолюдной тенистой улице Кенигсберга, в черте Amalienau. Жить в уютном особняке, выстроенном по проекту Фридриха Хайтманна. Этот видный архитектор в конце прошлого века обустроил район по модной в то время концепции «город-сад», используя малоэтажную застройку и обилие деревьев, цветов и кустарников. Место в полной мере чудесное — Амалиенау имел непривычную для прусского города планировку: круговые площади, изогнутые бульвары, — хотя прежде градостроительный закон позволял строительство только прямых улиц. И дом… издалека приметный по вальмовой крыше и очертанием в стиле модерна, назывался бы виллой Арнольдов. Альберт явственно представил то, не ставшее родным жилищем, строение — с балконами, эркерами, с мансардными спаленками, пристройками. А в длинной галерее разместился бы зимний сад, а там экзотичные пальмы и фикусы…
По субботам, покинув элитный район, на таксомоторе или собственном авто семейство Арнольдов проедет с шиком по Lawsker Allee, а далее по Hufenallee и Kniprodestrasse к культурным «светочам» города. Где могли бы без устали наслаждаться полифонией органных концертов Бетховена, Брукнера, Брамса, слушать призывные арии Вагнера в Stadtteater, или уж пусть легкомысленно — сходить на сентиментальный водевиль в Neue Luisentheater. Музыка, классическая немецкая музыка была его страстью. Ну, и раз в месяц чинно с семейством последовать в Городскую Драму на премьерный или гастрольный спектакль. Потом побыть в кофейне на театральной площади или на Hufen Allee, вблизи зоологического сада, угостить жену и детей кремовым пирожным, себе же предложив стопку коньяка. Да, и почему бы и не позволить себе каждодневно к обеду и ужину выпивать бокал доброго старого вина… Вина никак не сравнимого с дешевой кислятиной, что продавали народу в Советской России, а теперь и вовсе не достанешь, разве только из-под полы.
Господи, да что говорить, как можно было бы устроить собственную жизнь на родине, в Германии… И не заведомо в уютном, университетском городе… Можно сносно прожить на хуторе в приземистом фольварке, наслаждаясь дуновением ветерка с приречных рощ и переливчатой трелью птиц с липовых крон окрестных мыз.
И что важно в немолодые годы… уже не досталось бы месить грязь по темным улочкам в русском захолустье. Прозябать в тесных комнатенках, обставленных собранной с миру по нитке рухлядью, не пристало бы топить вонючую печь, а соответственно заготовлять для нее топливо, перетаскивая поленья и угольную норму на собственном горбу. А главное — с происхождением и образованием Альберта, не выпало бы подличать перед неотесанной деревенщиной, считающей
