Книга Булгаков на пороге вечности. Мистико-эзотерическое расследование загадочной гибели Михаила Булгакова - Геннадий Александрович Смолин

получает возможность выражать свои взгляды, а государство выступает гарантом прав индивидуума. В его рассуждениях имелись противоречия. Так, разглагольствуя о свободе личности, он тут же утверждал, что человечество в массе своей есть скот, стадо, а стадо нуждается в пастухе и хорошем кнуте – для своей же пользы. Попов поспешил заверить меня, что Булгаков в целом разделял его взгляды.

Где-то через неделю после нашего официального знакомства (отсчитывая от того утра, когда я впервые оказался в квартире Булгакова) Попов отвел меня в сторону с таким заговорщицким видом, словно желал сообщить мне нечто необыкновенно важное.

– На одно слово, доктор Захаров. Могу ли я вас попросить выйти в гостиную ненадолго? – сказал секретарь Булгакова.

– Что за вопрос, Павел Сергеевич, – откликнулся я. – Конечно.

Помощник удалился из комнаты больного, я последовал за ним.

У него была своеобразная походка: он мелко семенил ногами, не отрывая ступни от пола, словно юркий хорек. Этот человек раздражал меня невероятно – я физически не выносил его присутствия. Кожа у него была как у покойника, казалось, кто-то высосал из него всю кровь. Когда он взял меня за плечо, чтобы отвести в угол гостиной, где мы могли бы поговорить тет-а-тет, меня передернуло от его прикосновения. Ледяной холод его пальцев я ощутил даже сквозь ткань сюртука.

– Доктор Захаров! – заявил Попов. – Благодарю вас за то, что вы безотлагательно откликнулись на нашу просьбу и согласились лечить Мастера.

– Не благодарите, Попов, – сказал я. – Я врач и исполняю свой долг.

– Уверен, вы уже поняли, что Мастер – человек необычный, одаренный редкостным даром настоящего художника. Редкостным даром великого человека, вы это поняли? – спросил секретарь.

Я не ответил, ожидая продолжения и пытаясь понять, к чему Попов клонит. Ведь не зря же он вызвал меня на «откровенный» разговор.

– Мастера я знаю долгие годы, – вновь заговорил Попов. – Как вы уже наверняка заметили, я – его самый близкий друг. Кстати, я всегда к этому стремился – быть единомышленником Мастера и заботиться о нем так, как и полагается верному другу.

Я начал терять терпение. У меня были дела в клинике, а тут приходилось выслушивать высокопарные речи хорька, рядящегося в горностая. Я почувствовал, как кровь прилила к шее, но, сжав зубы, приказал себе терпеть эту пытку словом.

– Вам кое-что показалось загадочным… Знаю, знаю. Вокруг Мастера вечно творилось нечто странное. Ну художники вообще довольно необычные натуры. Я прав, доктор Захаров? – Попов поглядел на меня.

Я кивнул. Меня интересовало одно: как долго будет продолжаться речь товарища секретаря.

– Как сказали бы мы с вами, он подвержен резким перепадам настроения. Так бы сказали? – вещал Попов. – Сколько лет я наблюдаю эти перепады! Есть один нюанс: не всё, что он говорит, стоит принимать всерьез. Как бы это интерпретировать… Как всякий художник, как истинный художник, Мастер не всегда полностью отдает себе отчет в том, в какой реальности он существует. Полагаю, я выражаю свою мысль достаточно ясно.

– Товарищ Попов, – я повысил голос, – простите, но мне пора возвращаться в клинику, там меня ждут неотложные дела. Если хотите что-то изложить по существу вопроса – слушаю. – Я демонстративно вынул из кармана часы.

– Ах, доктор! Заботы, заботы… Не намерен злоупотреблять вашим драгоценным временем. Одна-единственная просьба. Если заметите, что с Мастером творится что-то неладное и, на ваш просвещенный взгляд, из ряда вон выходящее, не сочтите за труд, дайте мне знать. Буду вам крайне признателен. Повторюсь, но вы уже наверняка отметили, профессор, что у нас с Мастером отношения очень близкие. Я сумею правильно понять любой его поступок, каким бы странным, на взгляд постороннего человека, он ни казался. Более того, я смогу успокоить Мастера, погасить любую его вспышку, даже самую неистовую. – Попов смахнул нитку-корпию с рукава. – И… м-м… еще один моментик. Можно я буду с вами предельно откровенен, доктор Захаров? – спросил секретарь.

Он выждал паузу, словно колеблясь, открывать или не открывать мне свою тайну. При этом он опустил голову и глядел на носки своих башмаков. Мне бросилось в глаза, что воротник рубашки у него засален. «Жирные волосы», – машинально подметил я.

– Да, Попов, – откликнулся я. – О чем вы?

– О женщине, – ответил помощник Булгакова. Он замялся, переступая с ноги на ногу. – Некая дама, как бы выразиться поточнее, чрезвычайно опасная. Настоящее чудовище, доктор Захаров. Мать юного Сергея Шиловского. Неудивительно, что этот юнец оказался столь испорченной натурой.

Я промолчал.

Попов посмотрел на меня пустым невидящим взглядом.

– Она его ненавидела, – изрек секретарь. – Ненавидела Мастера! Много лет назад Мастер буквально вырвался из когтей этой женщины. Мастер думал, что навсегда, но – увы и ах!…

Секретарь придвинулся ко мне, обдав своим дыханием – странный какой-то запах, с этакой приторной сладостью, непонятно на что похожей. Я различил в нем одурманивающий привкус свежей крови. А Попов приблизил губы к моему уху и зашептал театральным шепотом:

– Знаете, какие слухи ходят об этой женщине? Мол, это её четвёртый брак, и она чуть не отравила предыдущего избранника какой-то гадостью из средневековой аптеки. Такая вот она, эта новоявленная Маргарита…

– Что мне до грязных сплетен, Попов! – отрезал я. – На своем веку я их слышал-переслышал. Подобные сплетни – плод болезненного воображения.

– Да, конечно, доктор Захаров, конечно. Полностью с вами согласен. Боюсь, однако, что эта женщина не остановится ни перед чем, чтобы уничтожить Мастера. Если вы захотите получить от меня дополнительную информацию обо всем этом, я готов немедленно вас выслушать…

– Не стоит утруждать себя, Павел Сергеевич. А теперь я вынужден…

– Безусловно, доктор Захаров, – заюлил Попов. – Просто хочу, чтобы вы знали: если у вас возникнут проблемы с Мастером, и я могу быть вам полезен, – обращайтесь! Вам стоит только кликнуть меня! Днём или ночью – всегда к вашим услугам. Позовите – и я тотчас буду здесь!

– Товарищ Попов, как только мне понадобится ваша помощь или информация, я дам вам знать. Не будем усложнять дело. Моя работа есть моя работа. Постараюсь справиться с ней своими силами, – остановил я его излияния и потянулся за шляпой, лежавшей на столе.

Таким образом я недвусмысленно дал ему понять, что разговор окончен.

Попов улыбнулся. В его улыбке не было и тени теплоты. Когда тяжелые зеленые двери остались за спиной и широкие деревянные ступени лестницы вывели меня на улицу, я почувствовал неизъяснимое облегчение. Наконец-то избавился от общества зануды Попова!

Вот так началось мое знакомство с этим субъектом. Любопытно, нашёлся ли хоть один человек, способный общаться с ним длительное время? Еще больше меня занимала загадка: что лежало в