Книга Смерть меня не найдёт - Ефимия Летова

папин коньяк, смешанный с мамиными духами и найденными на кухне специями, пах слишком изысканно для среднестатистического ценителя. А в засушенных травах из нашего двора завелись тараканы… Становясь старше, я обзаводилась новыми бестолковыми мечтами и продолжала пытаться более чем бестолково претворять их в жизнь, да ещё и мой особый дар находить неподходящих друзей приводил к разным казусам в виде поломок, опозданий и плохих оценок в школе. Честные объяснения родителей никогда не устраивали, и я училась врать. Так было проще.

А потом научилась врать даже самой себе.

И сейчас, глядя куда-то в сторону скрытых фиолетовой хламидой коленей неизвестно откуда появившийся женщины, я, даже не задумавшись, отчеканила как по писаному:

— Новая служительница вместо безвременно почившей лирты Сириш к вашим услугам, уважаемая.

Надеюсь, я правильно запомнила имя…

Здесь, во внутреннем дворике, если этим нелепым словом стоило называть весьма просторную территорию, на которой при желании можно было профессионально сыграть в футбол или разместить полк солдат, пахло не морем — струганым пряным деревом и дымом. Я вдохнула, радуясь тому, что ещё хоть что-то чувствую — не вкус, не ощущения, не боль, так хотя бы запах. Думала ли я, что смогу когда-нибудь сожалеть об отсутствии боли?

Больше всего заповедное захрамовое местечко напоминало частный загородный военный лагерь, где смешались в равной степени аскетичная строгость и какой-то европейский комфорт. Чистая земля, явно заботливо подметённая, старательно сложенная поленница дров, аккуратная горка золотистых опилок… Однотипные двухэтажные домики, один одноэтажный, из трубы на крыше которого, вызвавшей ностальгию до спазма диафрагмы, валил дым. Исполинский храм закрывал дневную Луаву, двор пребывал в тени. Зато утром, наверное, здесь потрясающие белые рассветы.

Колодец из тёмного дерева, покосившийся, накрытый какой-то сетью сверху, немного дисгармонировал с окружающей его обстановкой. Я поспешно отвела взгляд — воспоминания были нужны, но, сказать по правде, я предпочла бы вспомнить что-нибудь другое, посмотрела наверх… А вот и дом, в котором, если верить рассказу жреца, живут особые служители, охраняющие фелинос — об этом красноречиво говорил длинный проход-коридор без окон на уровне третьего этажа, действительно соединяющий дом и глухую храмовую стену, этакий каменный аппендикс, чудо местной архитектуры, вероятно, пропитанное магией — ни в архитектуре, ни в физике я не сильна, но как же оно держится без дополнительной опоры снизу…

Интересно, чем сейчас занимаются служители-хранители? Может быть, их распустили, взяв какие-то магические клятвы о неразглашении произошедшего? Или они терпеливо ждут, не расходясь, возобновления привычного порядка?

Я замерла у каменной стены, на всякий случай отойдя на пару метров в сторону от открытого чёрного проёма подземного прохода — побегов «в мир» и незваных гостей «из мира» тут явно не боялись. Выходить на пустое пространство, возможно, предназначенное для групповых, как у мусульман, молитв под открытым небом, публичной порки, обрития голов или ещё для каких-нибудь важных целей, было страшно. Людей не видно, тихо, пусто — самое время что-то посмотреть, раз уж пришла, а я стою, словно пустила корни.

Только вот темнеющий поодаль колодец… Я втянула воздух, закатала перчатку, взглянула на серую холодную кожу, прекрасно гармонирующую по цвету с храмовой стеной.

Мотивация, которая, как праздник, всегда с тобой.

Я перестала противиться этому амбивалентному чувству: сопротивлению и притяжению одновременно. Последнее победило, и вскоре я уже стояла у края колодца, тоже почти такого же, как в деревне у бабушки, только раза в два больше размером, с металлической ручкой, блестящей от многократного использования, крышей, покрытой вырезанной вязью незнакомых слов, высоким корпусом мне по пояс. Верёвки на вороте — бревне не наблюдалось. В отличие от новеньких, каких-то отутюженных зданий, колодец буквально пах древностью. Я протянула руку, погладила сырой деревянный бок ветерана колодезного труда, сдвинула в сторону наброшенную сеть. На нее было неприятно смотреть: как наручники на руках заведомо невиновного человека. Задела ручку, ожидая громкого лязгающего скрежета, но она повернулась легко и беззвучно.

"Храмы всегда строили над подземными водами. Перво-наперво колодец ставят, уважить Единую, а потом уже камни таскают" — я отшатнулась, но голос звучал внутри, бесцветный, шелестящий. Голос из чужого прошлого.

Подул ветер, но всё вокруг меня было тяжелым, неподвижным: голая земля, каменные здания, деревянный колодец с тяжелой сетью, ничего живого, трепещущего, дышащего, так что ветер убрался подобру-поздорову, оставив после себя какое-то томительное ощущение печали и тревоги.

Я набралась решимости и заглянула в пустую тёмную глубину.

* * *

Там не было… ничего. Ожидаемо не было, а что я, собственно, рассчитывала увидеть, женский труп, не убранный на всякий случай примерно месяц спустя со времени убийства?

В детективах моего мира говорится, что убийцы часто приходят на похороны своих жертв, вот и я пришла, не совсем на похороны, конечно, но тоже следую по накатанной. Каменные стенки колодца, убегающие вниз, темный круг, глубина, очевидно, приличная: вода не блестит, ничего не разглядишь. Жаль, нечего кинуть — у меня с собой никаких мелких предметов. Пахло не то что бы нектаром и амброзией, но и привычного по детству в деревне запаха затхлости не было.

Нет, правда, на что я надеялась?

Ветер снова подул в онемевшее лицо, я устало прикрыла глаза и тяжело облокотилась на деревянный край, не опасаясь заноз. Дыркой больше, дыркой меньше… Хотелось сдёрнуть с себя платки и накидки, а лучше раздеться догола, распустить волосы, пока они ещё не выпали. Если так подумать, моя память — тот же колодец, где-то на самом дне которого скрывается разгадка, ответы на все вопросы. А возможно, там пусто, вода ушла безвозвратно — и такое бывает.

"Почему они не допросили эту несчастную лирту после смерти?" — вдруг подумала я. Могут ли мёртвые врать? Могут ли говорить? Возможно, служителей запрещено допрашивать…

Я наклонилась над колодцем, отпуская мысли, отдавая их ветру. Тихо. Грустно. Тревожно. Страшно. Жутко. Жутко до одури! Мне сказали, что никого не будет, никого не должно было быть! Ни разу сюда не приходила, но видела рисунок, нарисованный кем-то план, слышала более чем подробный рассказ, но не могу вспомнить голос говорившего… Иду по двору, вот как очутилась здесь — не помню, ладно, не важно. Подхожу к флигелю, открываю дверь… Вот так просто? Да, она не заперта, здесь не боятся воров, а зря. В жилой пристройке служителей царит тишина. Лестница, ведущая наверх, узкая, лакированные ступеньки поскрипывают под ногами. Пару раз едва не спотыкаюсь: очень темно, у меня нервы на пределе. Поднимаюсь в небольшой пустой коридор: две двери по бокам, видимо, в жилые комнаты, мужскую и женскую, впереди арочные двустворчатые