Книга Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

Бидермайер

При посещении немецких блошиных рынков и антикварных салонов удивляет обилие легкоузнаваемых женских ювелирных украшений. Это довольно массивные рельефные серьги, броши, кулоны, медальоны, браслеты. Они украшены черным ониксом, белым опалом, гранатами, бирюзой или эмалью. Тело подвесных украшений, как правило, является объемным с обеих сторон.

Первый сюрприз при знакомстве с украшением такого типа ожидает вас, когда вы справитесь у продавца о цене изделия. Несмотря на красоту и порой избыточную, с позиций современного массового вкуса, роскошь этих предметов, они относительно недороги.

Вторая неожиданность ждет потенциального покупателя, если он, воодушевившись демократичной ценой, попросит разрешения рассмотреть украшение поближе. Вы наверняка почувствуете легкое замешательство, впервые взяв такое ювелирное изделие в руки: его внушительные размеры контрастируют с невесомостью, которую никак не ожидаешь от золота. Это связано с технологией изготовления ювелирных изделий. Они произведены из тончайших золотых пластин или так называемого дубле – золотой пластинки поверх серебряной или латунной, развальцованных совместно до толщины бумаги. Затем методом штамповки создавалось объемистое, но полое украшение, внутрь которого для придания изделию стабильности иногда заливались воск или другая затвердевающая при остывании масса. Часто такие изделия, а также гранатовые браслеты и колье, выполнены не из золота, а из медных сплавов – латуни или томпака.

В третий раз испытываешь изумление, когда узнаешь возраст этих украшений. Они произведены в первой половине XIX века, между 1815 и 1848 годами, в эпоху, получившую название бидермайер[316].

* * *

Название было присвоено этому периоду ретроспективно, во второй половине XIX столетия. Само название «бидермайер» является результатом лексической контаминации, или слияния двух слов: немецкого существительного Biedermann – простак, наивный человек, обыватель и фамилии Maier (по этой причине слово писалось до конца 1860-х годов как Biedermaier, лишь затем появилось его современное немецкое написание не через «а», а через «е» – Biedermeier). Обе части новообразованного слова обязаны ироничным стихотворениям немецкого поэта Йозефа Виктора фон Шеффеля (1826–1886) «Вечернее уютное времяпрепровождение простака» (Biedermanns Abendgemütlichkeit) и «Сетования праздного Майера» (Bummelmaiers Klage), опубликованным в 1848 году в Мюнхене, в иллюстрированном сатирическом еженедельнике «Летучие листы» (Fliegende Blätter).

Идея использования термина для высмеивания мелкобуржуазного филистерства, вероятно, витала в воздухе в немецких государствах накануне и в ходе революции 1848 года. Годом ранее немецкий революционный поэт Людвиг Пфау (1821–1894) опубликовал стихотворение «Господин Бидермайер» (Herr Biedermaier), в котором заклеймил мещанское ханжество. Однако изобретателями термина все же считаются создатели фиктивной фигуры простодушного обывателя Готлиба Бидермайера – юрист и писатель Людвиг Айхродт (1827–1892) и врач и поэт Адольф Куссмауль (1822–1902). С 1855 года в том же мюнхенском еженедельнике Айхродт стал печатать от имени Бидермайера сентиментальные стихи, часть которых пародировала беспомощные, любительские псевдонародные вирши реального сельского школьного учителя Самуэля Фридриха Заутера (1766–1846). Перепроверить утверждение Айхродта о том, что со стихом Пфау он познакомился через много лет после своих публикаций под псевдонимом Бидермайер, не представляется возможным.

* * *

История происхождения термина отчасти отражает специфику атмосферы бидермайера. Для этой эпохи был характерен провинциальный сентиментализм, процветавший на немецко-австрийских территориях Германского союза 1815–1848 годов.

До конца XIX века термин имел ясно выраженный отрицательный смысл и подразумевал мещанское ханжество и политическую трусость. Традиция иронично-враждебной коннотации бидермайера была заложена его либерально и революционно ориентированными современниками-критиками, включая Генриха Гейне и Карла Маркса. На рубеже веков понятие приобрело оценочную нейтральность и использовалось для характеристики домашнего уюта и семейной приватности. Одновременно термин стал применяться для обозначения архитектуры и живописи между ампиром и историзмом, а затем и моды, поскольку бидермайер вновь стал популярен и сделался одним из источников вдохновения эклектичной фантазии столяров и ювелиров эпохи историзма 1870–1880-х годов. В среде коллекционеров и антикваров в отношении этого возрождения бидермайера принято говорить о «втором бидермайере». Мода на него отчасти объясняет обилие украшений той эпохи на рынке антиквариата. Но лишь отчасти. К этой загадке мы еще вернемся.

В вопросе о том, является ли бидермайер самостоятельным стилем, мнения специалистов расходятся, хотя большинство считает, что у него не было стилевых особенностей и в нем сосуществовала целая палитра не связанных между собой стилей. Термин используется сегодня преимущественно для характеристики культуры интерьерного уюта в период затишья между двумя периодами политических катаклизмов – Наполеоновскими войнами рубежа XVIII – XIX веков и европейскими революциями середины XIX столетия.

* * *

Тем самым мы подошли к характеристике политической ситуации, оказавшей влияние на умонастроения и стиль жизни современников. Бидермайер «зажат» между двумя революционными периодами. Великая французская революция 1789 года породила череду политических потрясений и войн, затянувшихся на четверть века. Мир, наступивший после Наполеоновских войн, был организован главными победителями и хозяевами Венского конгресса – консервативными суверенами Австрийской и Российской империй и Прусского королевства. Наступала эпоха, которую одни историки называют эпохой «реакции», другие – «консервативной стабилизации»[317]. Бидермайер был одной из реакций на усиление государственного контроля и цензуры. Он стал эпохой бегства от политики в сферу приватного уюта. Опираясь на эстетику романтизма и философию идеализма, эпоха бидермайера переоткрыла три ниши для эскапизма. Во-первых, «доброе старое время» в противовес капитализму и машинному производству. Во-вторых, «чистую», «живописную» природу как спасение от роста городов со скученным населением и дымными фабричными трубами. В-третьих, семейный уют «моего дома – моей крепости» как защиту от враждебного мира чистогана, лицемерия и политических манипуляций.

Изобретение докапиталистической, патриархальной идиллии было не только бегством от действительности, но и консервативной политической программой. Впрочем, и открытие природы как места покоя, уютного созерцания и сосредоточенного любования, а не зоны зловещих опасностей, как это было раньше, также отнюдь не невинное аполитичное явление. Открытие ландшафтов, рек, гор, лесов и отдельных растений и животных как типично немецких, русских, английских или французских превратилось в XIX веке в широко распространенную практику национальной политической мобилизации. Как убедительно показал британско-американский историк Саймон Шама,

очень многие ключевые идеи нашей современной жизни – нация, свобода, предпринимательство, диктатура – берут на вооружение топографию, чтобы придать своим главным тезисам видимость естественности[318].

Правда, на расцвет ландшафтной живописи в эпоху бидермайера влияла не только политика, но и сама природная стихия. Сильнейшее за последние 25 тысяч лет извержение вулкана Тамбора в Индонезии в 1815 году сопровождалось грандиозным выбросом в атмосферу газов и вулканической пыли. Последствием вулканической активности в Тихом океане стало изменение климата – похолодание, «год без лета», сильнейший неурожай и жесточайший голод XIX века. Побочным эффектом извержения вулкана стали необычные явления преломления света в атмосфере и сказочной красоты закаты и восходы интенсивных цветов всей радужной палитры, которые притягивали живописцев и поражают нынешних зрителей в пейзажах европейских художников между 1815 и 1835 годами своим неестественным великолепием[319].

Бидермайер открыл заново не только природу, но и семью среднего класса как идеал для подражания. В первой половине XIX века семья стала интерпретироваться как противоположность трудовой и публичной сферам. Именно тогда она стала восприниматься как оплот любви и воспитания детей, эмоциональной привязанности между супругами, между родителями и детьми[320]. Это открытие имело далекоидущие последствия для европейских национальных культур, отчасти актуальные по сей день. Были изобретены детская мода и детская литература[321], домашнее светское чтение вслух и семейное музицирование. Музыкальный рынок наполнился легкими для разучивания и исполнения фортепьянными пьесами. В то время как музыкальные кунштюки второразрядных композиторов давно канули в Лету, фортепьянные миниатюры Роберта Шумана и песни Франца Шуберта по-прежнему остаются на слуху и входят в программы музыкальных школ.

* * *

Открытие семьи означало, кроме того, особое внимание к оформлению внутреннего убранства в частном жилище европейского буржуа[322]. Стены просторных помещений окрашивали в белый цвет и светлые тона или оклеивали тиснеными полосатыми обоями. Комнаты украшали настенные акварели и гравюры, обильные сувениры и декоративные предметы на поверхностях мебели. Для мягкой мебели была характерна яркая обивка с натуралистическими изображениями цветов. Из таких же тканей шились занавески. Простая, без сложного декора, и удобная полированная мебель теплых тонов дробила пространство на уютные сегменты.