Книга Светорада Золотая - Симона Вилар

Он сам удивился тому, как она сегодня была ему мила. И когда музыка на время смолкла, он жестом подозвал невесту.

– Будет с тебя, будет! Остынь. Идем лучше пива со мной попьешь.

У расстеленного на траве ковра, там, где сидели за угощением самые знатные бояре с женами и домочадцами, Игорь негаданно увидел Ольгу. Она полулежала на ковре, на голове у нее был венок из веток ивы, затенявший лицо, а сама она была увлечена беседой с Гуннаром. При этом Ольга как будто и не заметила подошедшего Игоря – настолько была поглощена разговором. Даже когда они с княжной сели недалеко, Ольга лишь мельком бросила на них взгляд, причем глядела больше на Светораду, чем на Игоря. И опять о чем-то зашепталась с Гуннаром, близко склонившись к нему.

Игорь старался не думать о ней, но не смог. Когда он отправлялся на праздник, Ольга, как обычно, проводила время с Асмундом. Игорь уже привык к тому, что она все время находится при выздоравливавшем княжиче, и постепенно перестал ревновать, поверив уверениям Ольги, что Асмунда она только жалеет. Зато теперь он вдруг почувствовал Досаду, оттого что его полюбовница так льнет к Гуннару.

Настроение Игоря стало портиться. А тут еще Светорада лукаво заметила ему, мол, погляди, как Ольге хорошо с воспитанником князя Эгиля. Игорь даже пивом поперхнулся, посмотрел на нее так сурово, что княжна поспешила отвернуться и больше не шутила. Откидывая со лба влажные после пляски волосы, она слушала, о чем рассказывает один из смоленских бояр, – важного вида мужчина с холеной седой бородой и в богатом кованом очелье.

– Ярила – он, как сказывают, младший брат самого Перуна. Вот ему многое и позволяется: и людям голову кружить, и вражду раздувать, и страстью поражать, и сводить с кем надо и с кем не надо. Для молодых и незрелых душ он особенно опасен, заражает их своим ярым напором да удалью. А обликом Ярила, говорят, похож на молодца в самом соку. Ездит он верхом на легконогом скакуне, без седла и поводьев, одет в пламенеющую рубаху, и сам рыжий, будто солнышко на закате, а на голове у него – венок из полевых трав. В одной руке у Ярилы пучок колосьев – как знак жизни, хорошего урожая и благополучия, за что его люди и любят. В другой его руке – мертвая голова как напоминание о том, что всех нас ждет смерть, а потому прожить свой век на земле каждому нужно ярко, пламенно и страстно. И Ярила сам вселяет в людей эту страсть и веселится, наблюдая, к чему все приведет. Так ведь и говорится: мутит разум Ярила, зажигает сердца, а уж когда от пламени этого остыть нужно, о том только с годами понимаешь. Кто-то все растратил да прогулял и стал Я риле неинтересен и нелюб, а кто-то сумел как надо использовать данные ему божеством силу и умение гореть.

Старый боярин рассказывал складно, многие заслушались им. Игорь тоже задумался, покусывал губу, размышляя о своем. Когда же после речи боярина все вскинули рога с пивом, выпивая за Ярилу, он заметил, что ни Ольги, ни Гуннара рядом с ними нет. Игорь стал озираться, ища взглядом Ольгу.

В этакой толпе не сразу разглядишь, кто где. А тут народ еще потянулся к чучелу Ярилы, послышались крики, чтобы красавица Олеся, жена Некраса, потешила гуляющих своим пением. Что она первая певунья в городе, все знали, однако ревнивый Некрас редко когда отпускал жену на общие посиделки. Но в этот раз она все же прибыла, правда, в окружении родни мужа, которые сели вокруг тесным кольцом, не спуская с Олеси глаз. Но, видимо, и их разобрал хмель и захватило общее веселье, если позволили Олесе петь. И вот она вышла вперед, стала перед соломенным божеством, а люди начали подтягиваться, усаживаясь кружком, утихомиривали детей, чтобы те не шумели и дали послушать.

Светорада тоже пошла туда, Игорь двинулся следом, все еще выискивая среди собравшихся Ольгу. Но тут рядом оказался Стема, еще разгоряченный после пляски. Позвав за собой, он постелил им пушистую овчину в первом ряду слушателей, поклонился, приглашая сесть.

– Ты, как погляжу, везде успеваешь, – мило улыбнулась ему Светорада, – может, еще сбегаешь и попить мне принесешь?

Обратилась вроде бы приветливо, однако Стемка лишь отмахнулся. Да так небрежно, что даже Игорь удивился – до чего же его дружинник неуважительно к невесте своего князя относится. А она – ничего, смолчала.

– Вижу, Стемид тебе должного почтения не оказывает? – Игорь вдруг захотел быть предупредительным с невестой. – Так только скажи – вмиг ушлю его.

Стема, похоже, расслышал слова своего князя, бросил косой взгляд, усаживаясь в стороне, однако Светорада будто и не придала значения сказанному. Сидела, обхватив колени, такая нарядная, сверкающая золотом, голова высоко вскинута. Даже в ее небрежной позе было столько изящества и горделивой грации, что Игорь опять подумал: До чего же она хороша! И вовсе не строптива, на Стему совсем не обиделась. Полюбить такую… Но на ум опять пришла Ольга, и Игорь стал искать ее в толпе собравшихся, высматривать знакомое лицо. Но среди освещенных пламенем костров лиц Ольги не было…

И тут Олеся запела – громко, сильно, ее яркий голос летел высоко, будто жар-птица крылья раскинула:

И за морями, и за океанами,

И в подземном царстве, и под небесами

Нет никого, кто был бы мил белой лебедушке,

Лебедушке белой, потерявшей своего милого,

Милого, сердечного, что покинул ее,

Оставил ладу черным воронам на отраду,

На отраду, на растерзание.

Песня была протяжная и печальная, голос Олеси звучал, перекрывая все голоса, заставляя стихнуть веселый гомон. Она стояла, освещенная светом костров, статная и высокая, в двурогой, унизанной жемчугом кике, с гирляндами подвесок вдоль щек, теребила пальцами светлую косу, и глаза ее были устремлены на кого-то одного, будто и пела она только для него. Как показалось Игорю, смотрела Олеся то ли на Светораду… то ли на Стему, усевшегося в шаге от княжны. Игорь даже усмехнулся: вот Стемка пострел, успел-таки заморочить голову купчихе смоленской! Наверное, именно к ней убегает Стрелок из дружинной избы и пропадает до рассвета. А ведь певунья и впрямь пригожа! Игорь нашел, что в Смоленске немало красавиц, на которых любо поглядеть. Но все равно нет никого краше его невесты. Да что же это с ним сегодня – будто только разглядел, на ком женится. Игорь даже обнял Светораду, притянул к себе, неожиданно ощутив, как напряглась княжна, стала тихо высвобождаться из его рук. Игорю было интересно, видит ли Ольга, что ему и дела нет до ее шашней с Гуннаром, когда рядом такая красавица писаная сидит.

А Олеся все пела. О том, как к лебедушке прилетел ее лебедь белый, как бьется он с воронами за свою милую, как слабеют его силы, одолевают черные вороны. И тогда воскликнула лебедушка, чтобы летел он в поднебесье синее, оставил ее, ибо нет для нее другой радости, кроме как знать, что ее милый выжил.

Когда песня смолкла, на поляне наступила тишина, многие сидели пригорюнившись, некоторые бабы и вовсе носами шмыгали, вытирали глаза головными покрывалами. И тут Светорада подала голос:

– Не ладно это, Олеся, что ты такую жалостливую песню в светлый праздник поешь. Тоску развела, будто мы дни Морены злой[90]отмечаем, а не Ярилин праздник.