Книга Задача - выжить! - Алексей Замковой

Провозившись с разгрузкой самолета около часа, еще час мы потратили на перетаскивание груза в лагерь. В основном для переноски груза мы использовали носилки, на которые ставили по одному-два ящика. Некоторые ящики, самые легкие, несли на руках. У самолета остался только караул из десяти бойцов да лейтенант Барин.

В общем, когда мы наконец-то перетащили все содержимое грузового отсека самолета в лагерь, уже почти рассвело. Воодушевление, охватившее меня при виде самолета, куда-то пропало. Сил не осталось даже на то, чтобы присоединиться к партизанам, дежурившим в надежде первыми услышать все новости, уловить хотя бы обрывок разговора, который вел майор с пилотом и корреспондентом. Поставив на землю в нашем овражке последний ящик, я с наслаждением потянулся, потер ноющую спину и, попросив Колю разбудить меня, когда начнется митинг, завалился спать. Сон пришел тут же, и я, несмотря на яркий солнечный свет, провалился в темноту.

* * *

Несмотря на бессонную ночь и общую усталость, проспал я всего часа три. Причиной тому был не только яркий солнечный свет, но и шум в лагере – партизаны вовсю обсуждали прибытие долгожданного самолета, и такие мелочи, как то, что кто-то пытается поспать, их не волновали абсолютно. Немного поворочавшись, я пытался ухватить ускользающие остатки сна, но вчистую проиграл эту битву. Я открыл глаза и несколько минут тупо смотрел на качающиеся над головой листья. Осознание того, что поспать больше не получится, приходило медленно, но неумолимо. Вдобавок желудок напомнил, что остался без завтрака и неплохо было бы чего-то поесть. С тяжким вздохом я встал и отправился к кухне.

Тщательно пережевывая лепешку с тушенкой, я принялся наблюдать за кипевшей в лагере жизнью. Мое внимание привлекла кучка из пяти человек, ожесточенно о чем-то споривших. Я прислушался.

— А я говорю, теперь нас заберут за линию фронта и перекинут в строевые части! — размахивая руками, доказывал какой-то паренек.

— Нечего им больше делать, как самолеты туда-сюда гонять! А ежели собьют? — возражал ему другой, среднего возраста бородатый мужичок.

— Так не дело-то, когда такая куча бойцов, почитай рота, сидит в лесу заместо окопа, — вставил свое слово еще кто-то.

— Вот и я говорю, — обрадовался первый, — что мы на фронте нужнее!

— А тут мы что, без дела сидим? И немцев бьем, и разведку проводим…

— Никто нас за фронт перебрасывать не будет.

Спорящие замолчали, прислушиваясь к новому, спокойному голосу.

— Сами подумайте, разве стали бы нам столько всякого присылать, если б забрать хотели?

Все молчали, обдумывая сказанное. Насладившись паузой и произведенным эффектом, говоривший продолжил:

— Мы патроны и взрывчатку все утро таскали. Зачем, если нас перебрасывать за фронт собираются? Значит, не собираются. Значит, думают, что здесь мы нужнее…

Невдалеке от спорящих собралась еще одна группа – на этот раз человек тридцать. Чем они там занимаются, я не видел, но стояли партизаны тихо и будто прислушивались к чему-то. Мне стало любопытно. Дожевав свой завтрак (или уже обед?), я отправился к ним. Когда я подходил, на меня лишь бросили мимолетный взгляд и снова вернулись к своему занятию.

— «…Это сильно поколебало дух немецкой пехоты, которая предпочитает двигаться вперед лишь в том случае, если ее прикрывает броня, — услышал я монотонный голос из глубины группы. — На Смоленском и Невельском направлениях фашистское командование сосредоточило свои лучшие, отборные дивизии…»

Читают? Раздавшийся шелест бумаги подтвердил мои предположения – в глубине толпы кто-то читал газету. Значит, кроме хлеба насущного и еще более насущных для нас патронов и взрывчатки, командование прислало нам и пищу духовную. В виде свежей, или относительно свежей, прессы. Газеты я в своем времени читал редко, но здесь стало действительно интересно.

— «…немало вражеских танковых полков в результате огромных потерь стали обычными пехотными частями, лишь формально сохранившими название «танковый полк», — продолжал тем временем читающий. — Двадцатая танковая дивизия только под селением К. оставила на поле боя около семисот трупов и более двухсот разбитых танков. К концу июля в ней было всего четыре десятка боевых машин, а в девятнадцатой танковой дивизии их не осталось вовсе. Под Витебском был разгромлен…»

Перечисление вражеских потерь в Белоруссии, особенно среди танков противника, вызвало у бойцов бурю ликования. На особенно громко радовавшихся шикали и просили, иногда не совсем в цензурных выражениях, не мешать человеку читать, а остальным – слушать. Но настроение поднялось у всех. Даже у меня, хотя я и сомневался в объективности этих статей.

С бойцами, изучающими газету, я простоял около двадцати минут. Кроме событий в Белоруссии, прочитали еще о Всеславянском митинге в Москве («Я же говорил, что врали фашисты, когда хвастали, что Москву взяли!» – выкрикнул кто-то из толпы), статью о грабежах и разрушениях, чинимых немцами на захваченной территории, вызвавшую гул возмущения среди слушателей, и англо-американскую декларацию о борьбе с гитлеровской Германией. Пока читали газету, я наблюдал за реакцией партизан на услышанное. Знаете, в моем времени – в будущем – со всех сторон раздаются крики о пропаганде, о том, что от народа скрывали правду… И вообще создается какой-то пренебрежительный ореол вокруг советской прессы. Так же считал и я, презрительно отметая все «вести о победах». Но сейчас, видя искреннюю радость на лицах отрезанных от внешнего мира бойцов, услышавших о победах Красной армии, и их негодование по поводу бесчинств немцев, описанных в газете, я понял, что по-другому ведь и нельзя было. Пусть информация была неполной. Пусть цифры из статей о победах раздуты, а поражения упоминаются лишь вскользь или не упоминаются вообще. А вы представьте, что вместо статьи, красочно расписывающей потери немцев, напишут, что Смоленск, скорее всего, придется сдать, оборона вокруг Киева трещит по швам, враг подходит к Ленинграду и рвется к Москве. Какая будет у них реакция? Куда денется боевой дух, всколыхнувшийся от хороших новостей? Может, если б не эти газеты, необъективные, насквозь пропитанные пропагандой, то и результат войны был бы совсем другим? Как будет воевать боец, которому со всех сторон вдалбливают в голову, что его армия терпит поражения по всем фронтам? Нет, уважаемые. Такой боец воевать не будет. Так что шли бы вы со своей объективностью. А мне эти статьи дороже всякой свободы слова. Потому что они несли надежду.

Газета была дочитана до конца, и читающий объявил, что лавочка закрывается. Бойцы разбились по кучкам и принялись обсуждать новости. А я опять оказался перед вопросом, что делать дальше. Вступать в обсуждение новостей не хотелось – ну его, еще ляпну что-то не то! Немного поразмыслив, я решил разыскать Колю и узнать о снаряжении, доставленном нам этой ночью.

Коля, как я и предполагал, был на нашем складе. Не на том, который – общий. Тем заведует Горбунов. А на складе нашего взвода, где мы хранили взрывчатку и всякое оборудование для взрывных работ. Сейчас Коля проводил инвентаризацию, что-то отмечая карандашом в сильно потрепанном блокнотике.