Книга Розамунда, любовница короля - Бертрис Смолл

Мейбл обтерла младенца и, завернув его в свивальник, поднесла Розамунде. Скорбящая мать смотрела на ребенка, точную копию отца, с таким же хохолком светлых волос и почти невидимыми ресничками, лежавшими на щеках. Молчаливые слезы падали на маленький трупик, прижатый к ноющим грудям. Мейбл перерезала пуповину, но личико оставалось по-прежнему синим. Мейбл потянулась, чтобы взять младенца, но Розамунда ответила свирепым взглядом.

— Не сейчас, — прошипела она. — Не сейчас!

Пришлось вмешаться Оуэну.

— Отдай мне моего сына, Розамунда, — попросил он, и она, поцеловав холодный лобик новорожденного, протянула тельце отцу. Оуэн, в свою очередь, поцеловал сына.

— Он само совершенство и, учитывая, что явился на свет почти на месяц раньше, почти так же велик, как его сестры. У нас был бы прекрасный сын, любимая, и будет еще один, обещаю. Он выживет и будет здоровым и сильным ребенком.

С этими словами, он передал мертвого младенца молодому священнику.

— Я окрещу его, миледи, перед тем как похоронить, — тихо сказал отец Мата. — Его зовут Хью, это я знаю, но, может, мы добавим еще и второе имя, Симон, потому что сегодня День святого Симона.

Розамунда кивнула и печально спросила:

— Как же вы похороните его, ведь на земле еще лежит снег?

— У церкви земля помягче, — пояснил отец Мата.

Розамунда снова кивнула.

— Тогда идите, — обронила она и замолчала.

Священник вышел из зала, держа на руках младенца.

— Почему я не могу дать тебе сына? — с отчаянием вымолвила Розамунда.

— Ты дала мне сына, — возразил Оуэн.

— Но он мертв! Наш сын мертв!

Он обнял жену и позволил ей плакать, пока не иссякли слезы. Глаза ее распухли так, что превратились в щелки. И без того измученная потугами, она едва дышала.

После того как Мейбл убрала все свидетельства несчастных родов, Оуэн поднял Розамунду, унес в спальню, уложил в постель и, поддерживая за плечи, напоил горячим вином с пряностями. Он знал, что Мейбл подлила туда макового сока, поэтому Розамунда быстро заснула.

— Я позабочусь о том, чтобы она проспала несколько дней, — пообещала Мейбл, когда Оуэн спустился вниз. — Сон — великий целитель, хотя она еще долго будет скорбеть о потере младенца. Какая жалость, Оуэн! Такой чудесный мальчик!

— Почему же он родился раньше срока и мертвым? — с горечью бросил Оуэн. Его сердце разрывалось от гнева, но он не подаст виду, иначе Розамунда станет винить себя. — Он и вправду был красавчиком. Совсем как его сестры.

— Он задохнулся, потому что пуповина обмоталась вокруг шейки. Кто знает, сколько времени мертвец пролежал в чреве матери? Священник наверняка скажет, что это воля Божья, хотя в толк не возьму, почему Господь захотел прибрать эту крошку. Это великая тайна. Зато Розамунда доказала, что способна рожать сыновей, У вас еще будет другой, и в следующий раз все обойдется, вот увидите. Такие вещи бывают. Это несчастная случайность, что бы там ни твердил священник.

— Да, — согласился Оуэн, — но она вне себя от горя.

Он уселся на стул у огня и, рассеянно погладив гончую, взял у Мейбл кубок с вином.

— Разумеется. У Розамунды любящее сердце, да и мать она преданная, — кивнула женщина.

— Что я скажу девочкам? — вздохнул он.

— Объясните, что их братец предпочел остаться с ангелами. Только Филиппа поймет, в чем дело. Бэнон и Бесси чересчур малы.

— Верно, — кивнул он, поднося к губам кубок и едва заметив, что Мейбл оставила его наедине со своими мыслями. Такой печали он не испытывал со дня кончины матери, когда впервые в жизни остался совсем один. И одиночество длилось до тех пор, пока он не женился на Розамунде. Они вместе переживут потерю Хью и смогут дать друг другу утешение и любовь. Вдвоем легче вынести утрату.

Розамунда и в самом деле проспала несколько дней, просыпаясь лишь на несколько минут, чтобы проглотить ложку бульона и выслушать ласковые слова мужа. Потом она снова пила зелье и засыпала. Только через неделю она очнулась по-настоящему. Дочери взобрались на постель, прижались к матери, щебеча о том, что их братик решил остаться с ангелами. Услышав это, Розамунда проглотила слезы и прижала к себе детишек.

На вторую неделю она поднялась с кровати и увидела, что снег растаял, а холмы снова зазеленели. Впервые выйдя из дома, она поспешила к маленькой могилке, где лежал ее сын. Простояв, как показалось Оуэну, целую вечность, она отвернулась и объявила:

— Я голодна.

Невероятное облегчение охватило его.

— Давай вернемся в дом и поедим, — предложил он.

Она взяла его за руку.

— Я знаю, это случайность. Больше такого не повторится. И у нас будет еще один сын, Оуэн.

— Обязательно, — согласился он, но тайком попросил Мейбл давать ей настой из семян моркови, чтобы на несколько месяцев предотвратить зачатие.

— Будет ли у нас сын, это воля Божья, — сказал он, — но я не желаю потерять свою любимую.

— Да, ей нужно полностью восстановить силы, — поддержала его Мейбл.

Жизнь покатилась по привычной колее. Поля были вспаханы и засеяны. Овощи посажены. Травы поднялись из-под прошлогодней соломы. Весна вступила в свои права.

Сады зацвели, и бело-розовые облака разливали в воздухе слабый, но сладостный запах. Никогда еще Розамунда не видела такой красоты.

Из Оттерли приехал Генри Болтон, притворившись, что скорбит об их несчастье, и предлагая брак между своим старшим сыном и Филиппой.

— Я пока еще не думал о свадьбах дочерей, — заявил Оуэн, — но когда настанет время, поищу женихов в других семьях. Приток свежей крови улучшает породу. Найди другую суженую для своего парнишки. Моих тебе не видать.

Поникший Генри поспешил уехать.

— Кажется, он наконец признал поражение, — заметила Розамунда, глядя ему вслед. — Вот уж не думала, что он откажется от мысли завладеть Фрайарсгейтом, но на этот раз он все понял.

— Несчастный, сломленный человек, — добавил Оуэн. — Распутное поведение жены его добило. Будь он в самом деле храбрецом, вышвырнул бы ее из дома. Но он — жалкий трус, как все наглецы, любящие издеваться над теми, кто слабее.

На какой-то момент Розамунде даже стало жаль Болтона. Он всегда считал себя неизмеримо выше единокровных братьев и презирал их за незаконное происхождение. Теперь же был вынужден смириться с неверностью жены и признать двух ее бастардов. Да и что ему оставалось делать?

Публично объявить себя рогоносцем? Нет, этого Генри вынести не мог. Поэтому стиснул зубы и смирился с тем, чего нельзя было изменить.

Теперь, когда в Англии правил Генрих VIII, новости приходили чаще, тем более что погода стояла теплая. По всем дорогам разгуливали бродячие торговцы, которые, слыша о богатом поместье, частенько туда заглядывали.