Книга Червонная Русь - Елизавета Дворецкая

С вершины березы раздался громкий пронзительный свист: отец Тимофей выстрелил, стрела ударила куда-то в гущу веток на вершине, крона березы задрожала, наземь посыпались сорванные зеленые листочки. И тут со стороны опушки раздались крики, свист, многоголосый вой, и какие-то люди в боевых доспехах толпой побежали из-под деревьев к реке.

Женщины разом закричали, мужчины схватились за оружие; кмети вскинули круглые разноцветные щиты, побежали и растянулись цепью, загораживая женщин, выхватили из ножен мечи. А нападающие катились из леса сплошной волной; казалось, тут было целое войско. В мгновение ока вдоль всей растянутой линии ладей на катках завязалась схватка. Сам боярин Самовлад в блестящем железном шлеме с мечом и щитом, который ему быстро подал отрок, бился впереди своих кметей.

Но больше всех отличился в схватке отец Тимофей. В рясе, подпоясанный веревкой, без шапки, упавшей еще в самом начале боя, сверкая широкой лысиной, с развевающимися рыжеватыми волосами, держа свой топор двумя руками, он крушил нападавших, как ураган. Его необычный вид, зверское красное лицо, блеск топора и быстрота движений поражали врагов, и мало кто осмеливался подступиться к попу-ратоборцу.

Неразборчиво выкрикивая что-то, он сметал деревянные щиты и молотил по шлемам, а сам оставался невредим. То ли у мирян не поднималась рука на духовного пастыря, то ли его охраняли ангелы Господни, но отец Тимофей вскоре уже разметал вражий строй и пробился к тому, кого стоило считать главарем.

А у других дела шли не так хорошо: нападающие теснили защитников обоза, и те отступали, хотя имели за спиной реку. Где-то кмети под руководством сотника Чудилы попытались превратить пару перевернутых возов в подобие маленькой крепости, но вскоре были вынуждены ее оставить. Кмети боярина Самовлада падали один за другим, а вскоре и сам он был оглушен ударом по голове. Сват Переяр с собственной дружиной был оттеснен к реке, и многие из его людей уже прыгали в воду, не выдерживая давления. Все чаще то один, то другой защитник вынужден был сдаться. Пеструю стайку женщин уже с двух сторон окружали чужаки, и только с одной они еще видели спины туровской дружины, пытавшейся не допустить к ним нападавших.

Отец Тимофей, яростно и ловко орудуя топором, приблизился к высокому всаднику на гнедом коне: на всаднике была хорошая кольчуга под красным плащом, на голове шлем с кольчужной занавеской, закрывавшей нижнюю половину лица. Стоя на невысоком пригорке, он наблюдал за битвой и только иногда делал знаки своим приближенным, которые криком или звуком боевого рога руководили действиями войска. И вот довольно большой отряд туровцев, увлекаемый примером отважного попа, прорвался прямо к пригорку. Ближняя дружина разбойничьего вожака пыталась оттеснить их, но отец Тимофей проскочил между лошадьми, несмотря на попытки его задержать, и со всего размаху ударил коня топором в лоб. Конь повалился, и нарядный всадник едва успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным; с негодующим криком он выпрямился, выхватил меч, и кто-то из кметей подал ему щит вместо того, что остался возле седла. С зверски вытаращенными глазами, крича что-то вроде «Ну, получай, Сатана!», отец Тимофей бросился к нему и ударил в подставленный щит, отскочил, чтобы не получить мечом по голове, замахнулся снова… и вдруг опешил, боевая свирепость на его лице сменилась изумлением.

Теперь, когда его главный противник стоял на земле, отцу Тимофею внезапно бросилась в глаза золоченая иконка на его шлеме. Такие золоченые чеканные изображения святых, своих покровителей, носили на шлемах князья. На потрясенного отца Тимофея смотрел лик святого Георгия. Он не мог сразу понять, кто именно перед ним, но нельзя было сомневаться, что противник – один из русских князей, и ошеломленный поп опустил топор. Его тут же обезоружили и связали. А подопечный святого Георгия торопливым шагом спустился к реке, где его дружина одержала полную победу, частично разогнав, частично пленив туровских и перемышльских кметей. Обезоруженные сваты стояли кучкой, окруженные победителями, витязь в красном плаще, окинув взглядом берег, направился к стайке женщин. Дородная Дарья Даниловна ехала в двухколесной повозке, весьма похожая на макошь, то есть последний сноп, по обычаю наряженный в цветное платье и пышный повой. Молодая боярыня Вера Нежатовна сидела верхом, но боярин Самовлад, кажется, ничуть не беспокоился за свою молодую жену, а жадным взглядом наблюдал за князем-разбойником. Минуя двух первых, не глядя на остальных, он подбежал ко второй всаднице, покрытой полупрозрачной паволокой.

– Не ждала меня, родная моя! – часто дыша после битвы с попом, проговорил он, протягивая руки к всаднице. – Лада моя, жемчужинка моя желанная! Говорил же я тебе, что нет мне без тебя жизни, что хоть с того света я к тебе вернусь, что хоть из-под земли достану, а будешь ты моей! Я от своего слова никогда не отказываюсь!

Он снял девушку с коня, нетерпеливо откинул покрывало с лица, ожидая встретить блестящий от гнева взгляд голубых глаз своей жены, но та отворачивалась и закрывала лицо руками.

– Это я, душа моя драгоценная, не бойся! – Юрий Ярославич схватил ее руки и оторвал от лица, но вдруг крякнул, точно слова встали у него поперек горла.

Он ждал, что Прямислава Вячеславна встретит его потоком упреков и будет клясться, что скорее утопится здесь же в реке, но не станет с ним жить, что она будет грозить гневом своего отца, который немедленно соберет войско и найдет его хоть под землей… Но он не был готов к тому, что под драгоценной византийской паволокой обнаружится скуластое лицо, круглое, как репа, почти такое же желтое от загара, с веснушками, с курносым носом и зажмуренными от страха глазами! Репка не смела даже глянуть на того, кого с ее помощью обманули, а Юрий Ярославич смотрел на нее, не веря глазам, и даже перекрестился по привычке, стараясь отогнать наваждение.

– Это что? – наконец пробормотал он и огляделся. – Это кто, я спрашиваю? Жена моя где, Прямислава Вячеславна?

Он тряхнул Репку за плечи, оттолкнул от себя и метнулся к стайке женщин. Тесно прижимаясь друг к другу, они опасливо посматривали на него, а он не находил среди них своей бывшей жены. Теперь-то он достаточно хорошо ее знал, чтобы ни с кем не спутать! Он видел ее няньку Зорчиху, к которой прижалась маленькая послушница, видел туровских боярынь – видел всех тех, кого привык встречать в гриднице князя Вячеслава возле Прямиславы. Не было только двух – ее самой и той шустрой девки, которую он так некстати обнял, приняв в первый раз за жену.

– Где она, где Прямислава Вячеславна? – кипя от гнева и досады, выкрикнул он. – Кто это чучело на лошадь посадил? Где моя жена?

– Да я посадила! – Боярыня Еванфия вдруг передала ребенка няньке и шагнула вперед, грозно уперев руки в бока. – Я посадила! Я и платье княжны на нее надевала! Да ведь еще не знала зачем! Теперь-то знаю!

– Где она?

– Не знаю где, а если бы знала, то не сказала бы! Что же ты задумал, ирод, идолище, зверь-коркодел[61]! Развели вас и грамоту разводную прислали, она тебе больше не жена, и тебе бы в монастырь идти, грехи замаливать, беспутному! А ты, как волк, на дороге залег, честную девицу хотел похитить! Людей не боишься, Бога побойся! Бог все видит, и днем, и ночью, и в городе, и в глухом лесу! От Него тебе не скрыться, лиходей! А Прямиславы Вячеславны не ищи, не найдешь!