Книга Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе - Дэн Гемайнхарт

– Эй! – раздался чей-то голос. Разрушил всю атмосферу. И, конечно же, это был голос копа. – Эй! Ты куда? – Голос становился все громче, и я догадалась, что коп бежит за мной.

– Оставь ее в покое, – проворчал кто-то из рабочих.

– Оставить в покое? Вы хоть знаете, что она…?

– Ох, может, хватит пока, а? Одну минуту как-нибудь подождете. Она ведь никуда от вас не денется, так?

Но коп не думал, что пока хватит. И не собирался давать мне ни минуты покоя.

– Стоять! – крикнул он, и я услышала за спиной его сердитый топот. – Эй, слышишь? Стоять!

Я его слышала. Но не остановилась.

Я шла к дереву, которое давало тень, последнему уцелевшему дереву.

И я должна была присесть в его тени, пусть даже тень была призрачная. И открыть коробку. И немного побыть с мамой и сестрами. Здесь, в нашем парке.

Но коп не собирался так вот просто сдаться.

Нагнал меня, пыхтя.

Буркнул: – Эй. А ну-ка стой.

Я смотрела прямо перед собой, переставляла ноги. Ничего не говорила – боялась, что горло перехватит. Воспоминания окружали меня со всех сторон, призраки дожидались под деревом; мне не хотелось их терять. Больше никогда.

– Эй! – сказал он и схватил меня за руку. – А ну-ка стой. Немедленно!

Его пальцы стиснули мою руку. Изо всей силы. И он заставил меня остановиться и развернул к себе. Изо всей силы. Этот коп состоял из одной жесткой силы.

А я не могла ничего противопоставить его жесткой силе, потому что во мне ничего жесткого не осталось. Все ослабло, надломилось, обмякло. Но я была готова драться с этим копом до последнего, чтобы сделать то, что мне требовалось, то, чего мне отчаянно хотелось, то, чего я жаждала больше жизни. Я была готова воевать против его жесткости: ведь мир, знаете, сам по себе жесткий, и никуда не годится, когда жесткие люди делают его даже жестче. Я была готова к бою.

Но, оказывается, не я одна.

Едва я успела раскрыть рот, земля загудела от барабанной дроби, которая становилась все ближе. Гром достиг наших ушей на секунду раньше, чем к нам подбежала она.

Окутанная облаком пыли, она напала на копа с фланга. Да, Глэдис подлетела к нам сбоку, пригнув голову, с рогами наизготовку, и наподдала копу так, что он вряд ли когда-нибудь это забудет. Да, она его боднула. Изо всех сил.

Жесткий коп нарвался на жесткие рога козы с жестким характером. И коза победила.

После тарана коп придушенно вскрикнул, закашлялся. Моментально рухнул, немного проехался на заднице, суча в воздухе ногами. Когда он замер в клубах пыли, Глэдис, пригнув голову, встала над ним и начала скрести землю копытом, явно готовясь ко второму раунду.

Коп посмотрел на нее снизу вверх и, по-моему, растерял почти всю свою жесткость. Глаза у него стали большие, как двадцатипятицентовики, лицо побелело, челюсть отвисла.

– Извините, господин полицейский, – сказала я тихо. – Вообще-то коза у нас воспитанная. Но козы – очень преданные животные.

Коп лишь глупо таращился на меня. Наверно, он был сам не свой от потрясения, и я вполне могу его понять.

– Сейчас я пойду вон к тому дереву. И взгляну на то, что лежит в этой коробке. Мне надо всего лишь несколько минут. А потом я пойду с вами. Пистолет вам не понадобится. И наручники тоже. – Я посмотрела на Глэдис, которая стояла на том же месте, вздрагивая от праведного негодования. – Но, наверно, вам пока не стоит смотреть ей в глаза и делать резкие движения.

Глэдис фыркнула.

Коп дергался и вздрагивал.

– Всего несколько минут, – повторила я, глядя ему в глаза. – Вы согласны?

Коп нервно сглотнул, тараща глаза.

Кивнул.

– Спасибо, – сказала я. Коробка в моих руках казалась очень тяжелой. И невесомой.

Я развернулась, дошла до дерева, опустилась на колени на траве. Положила коробку перед собой.

К крышке коробки была приделана маленькая металлическая защелка.

Я медленно потянула за нее. Она была ржавая и тугая, но через секунду я ее открыла.

Сделала вдох. Один глубокий вдох, наполнив легкие сверху донизу.

И почувствовала: они здесь. Они здесь, вокруг меня. Заглядывают мне через плечо. Их руки меня обнимают. Они здесь.

Я откинула крышку.

Глава сорок четвертая

Вот вам одно воспоминание.

Не знаю точно, когда это было. Незадолго до того, как мы закопали коробку. Незадолго до… до всего.

Была весна, но теплая. Такая весна, которая иногда уже пробует превратиться в лето.

Мы пошли в поход. Все впятером. Просто на холмы в окрестностях Поплин-Спрингс. Мы туда часто ходили.

Мы шли вверх по немощеной тропе, поднимаясь со дна долины. Забирались на вершины холмов, откуда виднелись далекие горы, и излучины реки, и город, который расстилался под нами и казался игрушечным. Путь был долгий, по крутым склонам, но сверху нам был виден весь мир – такое было ощущение. А, чтобы увидеть весь мир, стоит приложить усилия.

Весна с ее дождями и солнцем одела холмы зеленью, высокие травяные заросли колыхались на ветру, как водоросли в море. Луга пестрели полевыми цветами: лиловыми люпинами, желтыми бальзаморизами и маленькими беленькими цветочками, названия которых я до сих пор не знаю. Там, наверху, такое буйство цвета, такое буйство жизни, такое буйство всего живого, что иногда просто глазам своим не веришь и приходится тихонько говорить себе: «Это не сон». Рай, да и только.

С нами был Родео.

В те времена он еще не был Родео. В те времена он был просто папой, а я – просто его дочкой. Одной из его дочерей.

И Роза, для чьих маленьких ножек путь был слишком долгим, сидела на плечах у Родео.

И Ава, длинноногая и длинноволосая, шла и говорила, размахивая руками.

И я, в те времена Элла. Просто Элла. Дочь, младшая сестра, старшая сестра. Посерединке. В те времена я никогда не бывала одна.

И мама. О-о, мама. Мама и ее голос, как теплый мед. Мама и ее руки, лечившие одним прикосновением.

Когда мы шли, я держала маму за руку. Моя маленькая рука в ее большой руке: мягкой, теплой, надежной.

Когда до вершины оставалось совсем близко, я выпустила ее руку и вырвалась вперед, удрала от своих, чтобы раньше всех забраться наверх.

Солнце уже садилось, уже собиралось нырнуть за горы на горизонте. Свет падал длинными, четко очерченными косыми лучами сквозь облака, золотя заросли травы и бутоны цветов, которые тянулись к небу.

Посреди всего этого великолепия я остановилась. Обернулась к родным, которые взбирались на вершину вслед за мной.