Книга Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая

Дому Сванхейд голод не угрожал – у нее имелись запасы зерна, хранимые в ямах. Хозяева Хольмгарда не имели собственных пашен. Как и у киевских князей, их челядь обрабатывала только огороды, где растили лук, морковь, капусту, репу, чеснок, бобы, горох. Зато они были богаты скотом. Навоз от своих стад Сванхейд продавала окрестным жителям: всякий год заключался уговор, оратаи вывозили навоз, чтобы весной или осенью, после жатвы, разбросать по полям, а расплачивались частью собранного зерна. При здешних бедных почвах скот, дающий навоз для удобрения полей, значил чуть ли не больше, чем сама земля. Неосвоенных участков леса и свободных земель в округе давно не осталось, все угодья были поделены между старинными родами и селениями. Собрав два-три урожая, пашню оставляли отдыхать лет на двадцать пять-тридцать, а потом сжигали заново выросший лес и сеяли в золу. Это был счастливый год: одного урожая со свежего пала хватало на несколько лет. Но в следующие два-три года он резко падал, а потом делянку забрасывали – до следующего поколения пахарей. Прибрежные жители порой распахивали «наволоки», то есть луга, по весне заливаемые водой, куда река натаскивала ил. Но нечасто – эти угодья требовались как пастбища. Иные поля оставляли отдыхать всего на несколько лет, и тут было не обойтись без навоза. Если его не было совсем, то и пашню и не обрабатывали – не стоило трудиться ради урожая сам-один или сам-два. Не привыкшая к такому Мальфрид с удивлением наблюдала, как старейшины родов приходят к Сванхейд и выпрашивают навоз – от коров, лошадей, свиней, даже от кур. Соломенную, сенную или торфяную подстилку.

Сразу после Купалий начался сенокос, но приходилось выбирать погожие дни, чтобы мокрое сено не сгнило. Мальфрид по привычке все ждала летней жары, но казалось, строгая мать заперла солнце дома и не выпускает.

– Лето будет? – иногда спрашивала она Бера. – Или здесь так близко от Ледяных гор, что солнце не может согреть эту землю?

– Ты же невеста Волхова, – отвечал Бер. – Попроси его, чтобы забрал назад всю эту воду и вернул нам солнце!

Близился Перунов день, и к этому времени ждали возвращения посадника Вестима. Когда с Волхова сошел лед, тот, как и всякую весну, отравился в Киев, чтобы отвезти собранную за зиму дань. За море в Царьград, куда ее продавали, ездили от князя особые торговые люди – этот порядок Мальфрид хорошо знала. Посадник, сдав привезенное, должен был вскоре отправиться назад. Мальфрид ждала Вестима с невольным волнением. Как ни пыталась она забыть свою прежнюю жизнь, все же мысли о Киеве, о тамошних княжеских дворах и всех их обитателях не могли сделаться ей безразличны. Когда она думала о них, ей казалось, что там, под жарким полуденным солнцем, и сейчас обитает прежняя Малуша, младшая ключница княгини Эльги. Как они – княгиня и ее ближики? И как… Святослав? Живет-поживает со своей Прияной, а о недолгой забаве и думать забыл? Старается не вспоминать, чтобы не вызвать недовольство жены и гнев матери? Мысли о Святославе уже почти не причиняли ей боли: слишком далеко позади она оставила прежнюю Малушу, да и жаловаться сейчас было не на что. Почти все то, что она хотела от Святослава, ей дала Сванхейд.

Хотела ли она на самом деле его любви? За шитьем вспоминая те дни, Мальфрид уже не знала ответа. Любила ли она его? Или видела в нем средство вернуть утраченное и отомстить злой судьбе? Ей казалось, что любила. Но знала ли она, что такое любовь?

И знает ли теперь?

Так или иначе, разрыв со Святославом причинил ей величайшую боль, какую она знала в жизни. Разделил эту жизнь, как разлом, на две части. Она стала другой, но совсем забыть Святослава невозможно, даже пожелай она того. От тех дней ей остался сын. Третий сын князя киевского, о котором тот и сам не знает…

И вот, накануне Перунова дня, под вечер со стороны озера показалась вереница лодий. Вестим с дружиной проехал мимо Хольмгарда к Новым Дворам на другом берегу, на полтора поприща ниже по реке. К Сванхейд он не успел заглянуть, лишь прислал кланяться и передать, что у него все ладно и киевские новости он объявит в святилище.

Перунов день, иначе называемый Бараний Рог, – мужской празник, женщин на него не допускают, поэтому Сванхейд и ее правнучка оставались дома. В Перынь отправились только Бер и кое-кто из мужчин Хольмгарда: старик Шигберн, его старший сын Торкель, кузнец Бергтор.

– Постарайтесь там получше угодить богам, – сказала Сванхейд, провожая их перед полуднем, когда мимо Хольмгарда уже тянулись к Перыни долбленки, лодки и лодьи. – Если они не пошлют нам ясного неба, нас опять ждет голодный год.

Для жертвы Перуну в святилище три года выкармливали красного бычка: там были свои луга и загоны для жертвенного скота. Отбором новорожденных бычков, ягнят и козлят тоже занимались жрецы и потом растили их нужное время. К концу лета зерна почти нигде, кроме самых богатых дворов, не осталось, но ячмень для пива на все годовые праздники Перынь собирала еще осенью, сразу после сбора урожая. Мужчинам предстояли жертвоприношения, пир, состязания у края полей, призванные отогнать зло от зреющих нив.

Ожидая вечера, Мальфрид слонялась по старому валу и все глядела с вежи на реку – туда, где за сосновым бором пряталось не видное отсюда святилище. Наверное, Перун остался доволен жертвой, думала она: с утра небо хмурилось, но к полудню прояснилось и почти весь день светило солнце.

В земле Полянской в этот день часто бывает гроза, вспоминала Мальфрид. Там Святослав приносит быка Перуну на Святой горе, а княгиня поливает молоком жертвенник, чтобы смягчить ярость грозового бога и уберечь нивы от града и грозы. Там ведь бывало, что в грозу уже зрелая нива загоралась от молний. Мальфрид вздыхала тайком: неужели ей никогда больше не жить в тех теплых и щедрых краях? Вот здесь, над прохладным Волховом, пройдет ее жизнь? Над серым, как это небо, ложем властелина северных вод? При ясном небе Волхов был синим, и тогда казалось, будто под ногами лежит еще одно небо; но когда небо хмурилось, он был серым, и тогда мерещилось, будто и наверху, над головами, течет холодная хмурая река.

Но вот наконец лодьи и долбушки потянулись со стороны Ильменя вниз по течению, а значит, священнодействия окончены. Завидев знакомые хольмгардские лодки, Мальфрид спустилась на внутренний причал и сразу увидела, что лица сидящих в них довольно хмуры.

– Ну что, ты видел Вестима? – она пошла навстречу Беру. – Что он говорит?

– Видел я и Вестима, и еще кое-кого, – ответил Бер; следы жертвенной крови на лбу и на веках, которой мажут всех участников жертвоприношения, придавали ему еще более сумрачный вид. – Пойдем. Я помоюсь и все расскажу.

Двадцать с лишним лет назад Тородд, второй сын Сванхейд, был обручен с Бериславой, дочерью Вальгарда. В ожидании, пока невеста приедет из Плескова, на княжеском дворе для них построили отдельную большую избу. К тому времени Сванхейд уже признала своего старшего сына Ингвара, живущего в Киеве, единственным наследником Олава, но вместе с младшими сыновьями еще правила своим краем, как всегда. Средства их от сбора дани уменьшились: две трети отсылалось в Киев. Но эту потерю Ингвар возместил семье возможностью торговли с Царьградом, и в доме Сванхейд не случилось никакого оскудения. У Тородда с молодой женой родилось четверо детей: сначала Бер, потом две его сестры, потом еще один мальчик, в тот же день умерший. Но после этих родов Берислава так и не оправилась и вскоре тоже умерла.