Книга Эльмарис. На пути друг к другу - Наташа Загорская

Целительница вздохнула и поднялась с колен. Магистр Алирани, ее непосредственная наставница, только взглянула на пустое место, где по заданию, девушка должна была вырастить цветок и отвернулась. И вот так всегда. И ведь даже слушать не станет, когда начнешь ей объяснять, что магии нет, и сама по себе она не появится. На все про все у магистра только один ответ:

— Жизнь не зарождается из ничего. Главное правило целителя — уметь сохранить жизнь.

И вот как это понимать?

Уже в комнате, которую, несмотря на все правила приличий, их поселили вместе с Лерсом, целительница дала выход своему гневу. Стащила через голову сумку и отбросила ее в сторону. Хорошо еще, что там не было ничего хрупкого и бьющегося, впрочем, сейчас Эльмарис было настолько все равно, что она бы даже внимания на это не обратила.

Три недели. Двадцать один день в Светлом лесу. А ощущение такое, будто бы прошла вечность. И все бесцельно.

Эльфы самые лучшие лекари. Их магия особенная, направленная на зарождение жизни, сохранение ее и развитие. Так им рассказывали еще в Школе целителей в империи. И все они, девочки, почти полностью лишенные магического дара, с упоением слушали эти рассказы. Мечтали, что когда-нибудь, смогут приобщиться к великому эльфийскому искусству.

Угу, приобщилась. Так приобщилась, что как отделаться от него теперь не представляет.

Эльмарис сбросила туфли и забралась с ногами в единственное кресло. Всхлипнула, жалея себя. Она чувствовала себя никчемной, никому не нужной и бесполезной. Лерс, правда, все время пытался ее подбодрить, нес какую-то слащавую ерунду о том, что надо немного потерпеть, приложить усилия и все у нее получится, но…

Лерс.

При воспоминании о женихе в груди чуть потеплело и ощущение собственной никчемности слегка померкло. Он изменился. И дело даже не в том, что заявлялся в комнату уже после полуночи, едва живой от усталости, грязный и частенько весь израненный и в синяках — будущих воинов здесь жалели еще меньше, чем лекарей. А в том, что… Он стал иначе относиться с Эльмарис. Нет, вроде как все было по-прежнему, только вот… она чувствовала. Видела, как меняется его взгляд, каждый раз, когда обращается в ее сторону. Как инстинктивно он пытается спрятать ее от всех, защитить. И это выражение в зеленых глазах… Странное, собственническое и в то же время, он словно бы раздумывает о чем-то, пытается рассмотреть в Эльмарис какие-то изменения. И настороженность. Затаенный страх. Что-то такое, что Эльмарис так и не смогла определить, но оно определенно было.

И разговаривать не желает. Совсем.

— Ты сама себе придумываешь глупости, — сказал он как-то, когда Эльмарис все же пристала к нему со своими вопросами. — И сама в них веришь.

— Это не я придумываю глупости, — Эльмарис тогда сильно на него обиделась и отправила спать на диван. — Это все ты виноват.

Лерс согласился. Он почти всегда со всем соглашался, но потом все равно делал по своему. Невозможный дарканец. Вот просто невыносимый. Но своей жизни без него Эльмарис уже не представляла.

В Светлом лесу ей не нравилось. Нет, с одной стороны все было даже слишком замечательно, она как никогда ощущала единение с окружающим миром, смогла наконец побольше овладеть собственной силой, но… вот это неведомое доселе ощущение полной никчемности просто выбивало почву из-под ног.

А еще настораживало желание Лерса избавиться от рун.

* * *

Огромный зал был наполовину укрыт тьмой, что клубилась по углам, точно живая. Рваными плетями поднималась вверх, скрывая от глаз сводчатый потолок. Каменный пол амфитеатром уходил к центру, где вокруг каменного же алтаря плескалась раскаленная лава, и расходилась от центра вверх по неровным в полу. Их было семь, этих желобков, до верха наполненных кипящей лавой, испускающей тусклый красноватый свет, отбрасывающий кровавые отблески на серые камни, делая их похожими на куски пыльного янтаря. Воздух был густым, тягучим, наполненным жаром. И казалось, если взять нож, то его можно порезать на отдельные куски, точно густой кисель.

Алтарь, в окружении кипящей и булькающей лавы, был стар настолько, что серый камень, из которого его когда-то сделали, потемнел, напитавшись что кровью, что силой, оплавился, превратившись в глянцевую монолитную глыбу.

А тело, что лежало на нем, издали можно было принять за человеческое, если бы не кончик острого уха, выглядывающего из-под седых, тонких, будто паутина, волос. Эльф лежал на алтаре, распятый на манер звезды и не дышал. Кожа его истончилась и посерела, опала, туго обрисовывая кости скелета, глаза были закрыты, некогда гармоничные прекрасного, как у всех эльфов, черты лица, заострились. Казалось, еще немного и кости прорвут ставшую почти пергаментной кожу. А сам скелет точно бы вплавился в камень алтаря, являя с ним нечто цельное, неотделимое один от одного.

Эльфийка сидела на голом камне, прижав к груди колени, у самой кромки кипящей лавы и с тоской смотрела на алтарь. Она, в отличие от жертвы, была жива и прекрасна, пусть алые отблески и придавали ее лицу зловещий, в чем-то даже хищный вид. Огромные глаза ее были наполнены тоской, темные волосы безжизненно свисали вдоль спины, тонкие руки были сжаты так сильно, что казалось, нет силы, способной разжать их. Она не двигалась, просто сидела на горячем камне, совсем рядом с одним из лучей, наполненных кипящей лавой, и смотрела на алтарь. И во взгляде ее была такая тоска, такая боль, что сердце рвалось на части.

— Сестра, — темноволосый мужчина, яркий представитель светлого народа, вошел в усыпальницу через один из темных провалов в стенах амфитеатра — их было семь, как и наполненных лавой лучей. Эльф, в отличие от женщины, не стал приближаться к бурлящей лаве и остановился почти на самом верху. Говорил тихо, точно бы боясь потревожить погребальное молчание, но голос его далеко разносился по амфитеатру, многократно усиливался, — сестра, нет никакого смысла в том, что ты проводишь здесь столько времени. Он не оживет. Не встанет больше и никогда уже не будет прежним. Таков порядок вещей. Мертвые не возвращаются.

Эльфийка не пошевелилась. Она точно бы даже не услышала, обращенных к ней слов. Осталась сидеть, как и сидела, положив острый подбородок на колени и с тоской вглядываясь в заостренные черты лица мужчины на алтаре. Сейчас она бы все отдала, чтобы иметь возможность преодолеть разделяющее их расстояние, пробраться сквозь кипящую лаву и лечь там, рядом с ним.

— Алирани, — темноволосый эльф, не получивший никакого отклика, все же спустился вниз и приблизился к сестре. Легко опустился рядом, положил руку на тонкое плечо и вздохнул. — Это бессмысленно. И вряд ли Мартаниэль желал, чтобы ты заживо хоронила себя у его могилы.

— Он не умер, — очень тихо отозвалась эльфийка. — Он не умер. Просто спит. А вы, все вы, — с каждым произнесенным словом ее голос креп, из легкого дуновения весеннего ветерка он вскоре превратился в огненный шквал, несущийся вперед и сносящий все на своем пути, — предпочли оставить его. Бросили одного, перед ликом смерти и опасности. Предпочли склонить головы и покориться воле захватчиков! Забыли о том, кто мы! Предпочли спрятаться, как последние трусы, в свою нору и не высовываться! Вы предали его! Предали!