Книга Игра колибри - Аджони Рас

– Вот и отлично. – Виктор склонился надо мной и, положив руку на плечо, добавил: – Надеюсь, мы все делаем правильно.

– Да, – уже онемевшим языком проговорил я и закрыл глаза.

Земля, истерзанная глубокими, как рвы, трещинами, походила на нагромождения островков размером с автобусную остановку. В воздухе пахло пылью, пустынной и сухой, несущей лишь чувство бесконечной утраты. По краям каждого из островков ржавый механизм из двух шестеренок выпускал вверх из своего стального чрева тяжелую цепь. Сотни, тысячи ангелов, скованные по запястьям, рвались в небо, пытаясь освободиться от цепей, закрепленных в шестеренки. И так до самого горизонта, заваленного набок горой вдалеке.

Ангелы стонали, вторя ржавым устройствам собственной неволи, кто-то кричал, пытаясь взмыть в далекое небо, с силой взмахивая потрепанными крыльями. Я стоял на одном из островков, пустом, с цепью, брошенной на землю, словно побежденный змей, скрученный в спираль. На соседнем островке тоже никого не было, но мое внимание привлек бежевый предмет, напоминающий старую книгу.

Я перепрыгнул метровый провал в земле и поднял пыльный и изрядно потрепанный фотоальбом. Он был стар, времен пленочных фотоаппаратов. Снимки с затертыми и надломанными углами вставлены в специальные кармашки из прозрачного пластика. С них, потрескавшихся от тысяч прикосновений, иссохших от невыносимого пекла, поднимающегося из трещин вокруг, смотрела на меня незнакомка в желтой шляпке. Крючковатый носик, выразительные глаза и поставленная по-театральному улыбка делали ее похожей на актрису из шестидесятых. На первых фото еще совсем юная, но стареющая с каждым переворотом очередной страницы, она представала то в свадебном платье, то в обнимку с приземистым блондином по колено в море, то одна на фоне старой картины в неизвестном музее. Это была целая жизнь, остановленная фотографами и увековеченная в снимках.

– Жутковато, правда?

Голос раздался откуда-то слева, и я выронил альбом из рук. Говорящий сидел на соседнем островке и ковырялся зубочисткой в ржавом механизме удержания цепи, периодически возвращая ее в рот. Это был молодой парень, привлекательный по современным меркам, с длинными тонкими пальцами пианиста и пронзительным взглядом отличника средней школы. На нем была грязная потрепанная одежда, один рукав рубашки закатан выше локтя, а брюки изорваны на коленях. Он что-то подправил в железном брюхе монстра, удерживающего цепи, и, посмотрев на меня ясными зелеными глазами, словно светившимися изнутри, добавил:

– Я говорю, все это, ну, альбом, что ты смотрел. – Он ткнул пальцем мне под ноги.

– Это просто фотографии. – От растерянности я не знал, что сказать парню.

– Да, фотографии, кто спорит?! А ты спроси, что они тут делают.

Я посмотрел на фотоальбом, лежавший на земле, и мысленно задал себе этот вопрос, особо не надеясь получить ответ, но вдруг он пришел в голову сам, словно кто-то нашептал его, как в телефонную трубку.

– Это фотографии Софии – женщины, которую этот бедняга ждал всю жизнь, но так и не дождался. Умер, и его надежда умерла вместе с ним, – монотонно повторил я за голосом в голове.

– Очуметь, да? – Парень улыбнулся, сунув истерзанную зубочистку между ровными рядами зубов. – В этом месте всегда дают ответ. Всегда. На любой вопрос.

– А что это за место? – само вылетело у меня.

– Слышал выражение «Оставь надежду всяк сюда входящий»?

– Конечно. – Я кивнул, глядя, как парень вновь засунул руку между зубцами шестеренок и принялся что-то крутить.

– Так вот, это и есть то самое место, где все эти надежды ждут. Забавная штука. – Он вытянул губы трубочкой и, смакуя каждую гласную, повторил: – Надежды ждут, ждут надежды, а люди лгут, как и прежде.

Я еще раз осмотрелся. Метрах в десяти от меня, через пару островков, ангел в сером балахоне оттолкнулся от земли и, отчаянно замахав крыльями, попытался взлететь. Взмах, еще один, еще, цепи от его запястий поднимались вслед за ним, и чем выше ангел взлетал, тем больше разматывалась цепь и тем больший вес тянул его вниз. Наконец ангел поднялся чуть ли не выше всех, яростно выкрикнул в небо незнакомое имя и обрушился вниз, с гулким стуком столкнувшись с пыльной землей.

– Этот молодой совсем, еще надеется, что сможет быстро отсюда вырваться… Глупец, она беременна, и не от него, а значит, ждать ему очень долго. – Зеленоглазый прыгнул на мой островок и ткнул пальцем куда-то вдаль: – Смотри.

Я проследил за направлением его пальца и увидел, как один из ангелов натянул цепи на добрые тридцать метров и продолжает мощно взмахивать крыльями, вырывая у притяжения земли сантиметр за сантиметром.

– Он ждал десять лет, дождался!

Оглушительный крик прорезал пространство вокруг, ангел с силой рванул руками, и оковы с них обрушились вниз. Освободившись от груза цепей, ангел удивительно легко взмыл в небо и, не оглядываясь, полетел в сторону горизонта, по направлению к горе.

– Этот дождался, а ты, Адам, Адам… Верно? Адам! Мать твою!

Он вдруг приблизил ко мне лицо и громко крикнул:

– Адам, вставай!

Я открыл глаза и увидел перед собой лицо Патрика, испуганное не на шутку и возбужденное. Он убедился, что я не собираюсь вновь закрыть глаза, и протянул чашку горячего кофе.

– Ты как? В норме?

– Еще не понял.

Я приподнялся с кресла и размял спину. Кресло, хоть и было удобным, явно не годилось для сна. Поясница ныла, словно я спал на холодной земле. Пройдясь по лаборатории мимо операционного стола, а иначе я его назвать не мог, и ряда непонятных приборов, похожих на разобранную машину времени из старого фильма, я сел за стол и сделал глоток кофе.

«Я не люблю кофе: от него темнеют зубы и постоянно хочется в туалет. К тому же я люблю спать и бороться со сном совсем не хочу», – пронеслось в голове, и я чуть не выронил чашку. Это был голос. Голос без голоса, точнее без звука, это была мысль, ее мысль. Алиса не любит кофе. Я прикрыл уши руками, пытаясь оставить только этот голос и отсечь звуки, но ничего, тишина. Больше мыслей не было. Осталось лишь легкое сомнение в собственной красоте. Нет, не такое, какое испытывают дурнушки в школе, нет, это было сомнение на фоне осознания собственной красоты. Помню то самое ощущение, когда я сломала каблук на выпускном и не могла снять туфли, зная, что колготки на пятке протерлись, а на правой еще днем наметилась зацепка. Стоп!

– Стоп! – уже вслух прокричал я. – Нет! Нет! Выключи это, Виктор, прекрати это… я слышу ее, я слышу…

Я кричал, наполненный ужасом от тех переживаний, которые только что вспыхнули в сознании. Словно на время стерли меня, отодвинули на дальний план и оставили созерцать ее, Алису, теперь живущую внутри. Я даже почувствовал запах этих колготок, и это было так реально и непривычно, что пробирало до мороза, до оторопи.

В этот миг в лабораторию вошел Виктор с подносом в руках и, увидев мое состояние, всучил поднос Гассмано и усадил меня в опостылевшее кресло.