Книга Ожерелье императрицы - Владимир Кузьмин

– Да? – рассмеялась маменька. – Я, конечно, не могу в точности сказать, кто из этих двоих, Дон Жуан или Генрих Наваррский, был большим покорителем дамских сердец, но поскольку Анри настоящий француз, как и его хозяин, то соглашусь, что имя выбрано верно.

«Настоящие французы», то есть комиссар и его хвостатый полицейский, вновь улучили минутку остаться со мной и с Петей наедине, и один из них сказал:

– Так и быть, не стану свою угрозу исполнять. Как настоящий француз – не станете же вы спорить с вашей маменькой, что мы настоящие французы? – я просто не могу поступить так, что виноваты одни, а наказаны будут и другие. Я имею в виду ваших родителей, которые, пусть и задним числом, но станут очень сильно переживать, а я не желаю этого. Но в следующий раз…

– Мы больше не будем… – жалобно протянули мы.

– А вот это мы еще посмотрим!

– Была у нас с Владимиром дикая мысль – перед отъездом устроить такую попойку с местными знакомцами, чтобы в поезд нас загрузили в бессознательном состоянии и чтобы дорога до России пролетела для нас единым мигом.

– Но мы счастливы, что вы развеяли нашу скуку и не дали совершить очередную глупость.

– А вы их много здесь совершили? – полюбопытствовала я.

– Предостаточно! Вот что нам мешало вместо игры в карты, от которой уже в гарнизоне на нас нападала икота, вместо каждодневных вечеринок и прочего безобразия, взять и нанять яхту и совершить вот такую прогулку?!

– Такую бы не вышло, – поддержал Михаила Владимир, – но все равно мысль правильная.

– Жаль, что она вам поздно в голову пришла.

– Жаль. Вот ведь странно. Вы еще совсем юные люди. Даже мы с Владимиром рядом с вами можем считать себя, пусть и с некоторой натяжкой, стариками, но мы при вас вроде и сами становимся детьми…

– Это с одной стороны, а с другой – вы заставляете нас взрослеть.

Вечером в гостинице меня поджидало письмо из Швейцарии. Я довольно точно могла предположить его содержание в той части, где давались ответы на мои вопросы, с уже найденными нами ответами, но очень ему обрадовалась. И уж более бескорыстно, чем получи я его раньше, когда слишком многое оставалось неизвестным, ведь тогда мне больше нужны были ответы, а не само письмо.

Сергей и Лариса писали, что познакомились с графом Никитиным, когда он пришел к ним с просьбой сделать оценку своей семейной реликвии. Что он попросил их изготовить качественную копию, которую хотел оставить себе на память и которую не жалко будет «забрать с собой в могилу». Но при получении копии сказал, смеясь, что и ее он с собой не потащит, а подарит одному неблагодарному, но милому его сердцу приятелю.

А дальше шло много всего личного.

51

Отъезд Владимира и Михаила в Москву и дальше к месту службы поверг нас с Петей в самую настоящую тоску. Пусть Пете предстояло уехать не столь далеко, как этим молодым офицерам, но разница была невелика. Если мы станем жить в Москве, то нас будет разделять целая неделя пути. А если в Петербурге, то еще больше. Телеграммы нынче доходят очень быстро, но разве в телеграммах возможно высказать то, что тебя волнует. Даже письма не умеют заменить… да хотя бы простого понимания, что близкий тебе человек и в самом деле близок, пусть его вот сейчас нету, но стоит пройти совсем чуть-чуть, и ты его сможешь увидеть.

– Ничего! – сказал Петя. – Вот закончу гимназию и приеду учиться в университет. В Москву или в Петербург.

– Вас сочтут непатриотичным по отношению к родному городу! В Томске прекрасный университет.

– Но у нас нет нужного факультета! Я, конечно, еще не решил, на кого мне учиться, но точно знаю, что нужного факультета у нас нет.

Мы почти непрестанно обсуждали эту тему, даже о последних бурных событиях перестали вспоминать. О них нам напомнил комиссар Лагранж. Едва мы его увидели, как подумали, это очень ведь странно, что он нас совсем не теребил, не вызывал на допросы.

– Несказанно рад вас видеть! – заявил месье Людовик. – Вам поклон от моей супруги!

– И ей обязательно передайте поклон от нас.

– Вы, наверное, подумали, что я забыл о вас?

– Нет, мы так не думали.

– Мы только удивлялись, что наша встреча с вами все время откладывается.

– Ну я же пообещал вам не беспокоить мадам Ирэн и месье Александра с месье Афанасием. Вот и не посылал вам повесток явиться в комиссариат для проведения допроса.

– Месье Людовик, не томите нас! Как идет расследование? Вам удалось доказать виновность Огюста Лемье?

– Вас же прежде всего интересует его виновность в убийстве графа Никитина в Лондоне?

– Да, так оно и есть. Но это не значит, что мы равнодушны к прочим его преступлениям или не желаем, чтобы он и за них понес ответ.

– Не сомневаюсь. Так вот, некоторое время он просто молчал, и лишь самые неоспоримые факты заставляли его делать признания в несущественных преступлениях. После того как заговорили его сообщники, он не смог отвертеться и вынужден был признать свою непосредственную причастность к убийству трех уголовников, и что именно он посылал их к часовщику Севинье. Тут и найденная Анри обертка от шоколада с его отпечатком пальца сыграла свою роль. По большому счету после этого он должен был бы признаться во всем, да он и признался, наговорил такого, о чем мы понятия не имели. Но едва разговор заходил про графа Никитина, как он терял дар речи. Я уж собрался звать вас, чтобы вы на очной ставке сказали ему в лицо, что слышали его признание и готовы повторить это в суде. Хотя очень надеялся, что в суд вас вызывать нужды не будет, ну да не в этом дело. В конце концов я вскипел и сказал, что раз ему не по нраву иметь дело со мной, раз он отпирается от совершенно очевидно, то я готов передать его кому угодно, и пусть с ним там разбираются. И тут он очень сильно испугался! Не понимаю, чего ему было бояться, ведь смертный приговор ему уже гарантирован?

– А вы не можете нам повторить дословно ту фразу, после которой он испугался?

– Дословно вряд ли, я действительно был в запале, но суть могу припомнить в точности. Я сказал, что готов отдать его хоть англичанам, хоть русским, хоть немцам…

– Понятно! – воскликнул Петя.

– Вы хотите сказать, что он боится вас?

– А что вас так удивляет? – переспросила я.

– Интересно, и за кого же он вас принимает, что так испугался?

– Этого мы не можем вам сказать, но он по неведомой причине очень боится русских.

Я поняла, что чуть не проговорилась, и неуклюже попыталась выкрутиться. Дело в том, что о нашем разговоре с Умником мы рассказали месье комиссару почти все, не упомянув лишь об одном – о его признании, сделанном наедине с нами, о том, что все попытки заполучить злосчастный для него сейф были сделаны сначала по заказу агента германской разведки, а после под его сильным давлением. Сам факт связи Умника с германской разведкой нас не волновал ни капли. Но вот в тайну того, что находилось в сейфе, и того, чем занимался в последние месяцы своей жизни граф Алексей Юрьевич Никитин, мы никого посвящать не желали. Пусть нам самим это в точности было неизвестно, но факты наводили на вполне определенные выводы.