Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова

У Юрия Константиновича была необычная работа: он занимался продажей произведений советских художников различным организациям — заводам, колхозам-миллионерам, министерствам и ведомствам. «Трудно было представить себе зал заседаний без монументального полотна «Лампочка Ильича в стойбище тувинских скотоводов» или скульптурной композиции «Юность выбирает подвиг!» — много позже поиронизирует племянник, рассказывая о необычном роде занятий родственника в романе «Гипсовый трубач».

Был у Юры с детства еще один очевидный талант: он хорошо рассказывал истории, часто придумывая их на ходу. Сюжеты брал из жизни и прочитанных книг, переиначивал, дополнял, компоновал на свое усмотрение — так, чтобы было поинтереснее, и мальчишки заслушивались. Особенно популярны были такие рассказы в пионерском лагере, где вечером после отбоя наступало его время, и не было предела полету фантазии.

— Давай, Шаляпин, рассказывай, а то не заснем!

— На чем остановились?

— Виконт провалился в парижское подземелье…

— Значит, провалился и потерял сознание, а когда очнулся, увидел впереди огоньки…

* * *

Особенно ярко креативные наклонности проявились у Юры в девятом классе, когда все увлеклись игрой в КВН. В Бауманском районе проводился районный конкурс с отборочными турами по школам. Желавших со сцены острить и балагурить набралось много, но когда ребята принимались готовить приветствие и домашнее задание, искрометность куда-то улетучивалась и дальше перелицовки бородатых анекдотов дело не шло. Ирина Анатольевна, которой педсовет поручил готовить команду, была в отчаянии. Конечно, взрослые могли придумать что-то и за детей, но вся соль и заключалась в том, чтобы разбудить творческие способности подростков. Это уже потом кавээновские приветствия, домашние задания и даже остроты стали заказывать профессиональным юмористам и целым бригадам остряков. Из таких закадровых сочинителей отчасти и сформировался потом авторский актив «Клуба 12 стульев», знаменитой 16-й полосы «Литературной газеты», которую Поляков возглавит через 30 лет.

Интерес к КВНу разбудил в Юре дар веселого сочинительства. Он придумал название команды — «КВА», «Клуб веселых активистов», написал стихотворное приветствие, гимн команды. Постепенно раскочегарились и остальные. А Юра стал капитаном и выиграл потом не один поединок с другими капитанами.

С кавээновских подрифмовок началось, как ни странно, Юрино стихотворчество. После сценариев он увлекся пародиями, и лишь затем появилась лирика, а к пародийному началу он вернулся значительно позднее — в прозе.

К восторгу всей 348-й, «КВА», победив соперников, в том числе и спецшколу, вышла в финал, а капитан триумфальной команды веселых и находчивых стал всеобщим любимцем, будучи вдобавок секретарем комсомольской организации школы, редкое сочетание формального и неформального лидера в одном лице. Конечно, бывали и огорчения. Привыкнув легко побеждать капитанов других команд, в финале Юра расслабился и проиграл поединок. Во всяком случае, так решило жюри во главе с замечательным педагогом-методистом Августом Давыдовичем Шапиро, одним из руководителей городского Дворца пионеров и школьников, где сходились в поединке остроумцы Бауманского района.

— Разве я был хуже? — чуть не плача, спросил потом Юра Ирину Анатольевну.

— Ты был не лучше! — ответила она. — А должен быть лучше. На голову. На две. Чтобы никто даже не сомневался!

Этот урок запомнился ему на всю жизнь.

Но в тот раз победила тем не менее команда «КВА».

…………………..

Был теплый апрель. Поздний вечер. Из переулка Стопани мы вышли гурьбой на бульвар. около «Кировского» метро. В ушах еще стояли овации, щеки горели от счастья первенства, а наши девочки в руках несли цветы поклонников. И тут, прямо у памятника великому острослову Грибоедову, мы лицом к лицу столкнулись со знаменитой Риной Зеленой, жившей, очевидно, поблизости.

— Ой, это вы! — воскликнул, кажется, Сережа Воропаев.

— А что, меня так трудно узнать? — удивилась Зеленая голосом обиженной девочки.

— Легче, чем по «Рубину»! — вставил Валера Сердобов, еще не остыв от кавээновской манеры над всем подшучивать.

Он имел в виду низкое качество первых советских цветных телевизоров.

— Ой, только не надо острить, умоляю!

— Простите нас, Рина Васильевна, — вмешалась Ирина Анатольевна, тоже пошедшая гулять с нами по ночной Москве. — Ребята взволнованы. У них большой день! Они сегодня выиграли финал КВН.

— Я не смотрю по телевизору КВН! — отрезала знаменитая комическая актриса.

— Не по телевизору, не по телевизору! — загалдели мы наперебой. — Здесь выиграли, здесь, рядом, во Дворце пионеров.

— Ах, во Дворце пионеров? Тогда другое дело! Но умоляю вас, мальчики-девочки, не делайте из юмора профессию! Это совсем не смешно…

(Из неопубликованного. «Повесть о советском детстве»)

…………………..

Юра и сам чувствовал, что заигрался. Вот его эпиграмма того времени:

Друзья, шутите, только в меру, Не буду приводить примеры, Но можно зашутиться так — Полтинник примешь за пятак. Тогда возможен нервный шок И даже заворот… остроумия!

Согласитесь, неплохо для девятиклассника. И когда любимца школы и признанного острослова пригласили в городскую команду КВН и Ирина Анатольевна велела ему отказаться от заманчивого предложения и готовиться в институт, он беспрекословно подчинился.

В эссе «Как я был колебателем основ» Поляков так писал о своей учительнице: «Ирина Анатольевна происходила из семьи дореволюционных интеллигентов, принявших советскую власть, работавших на нее и, как водится, пострадавших от нее в 1930-е годы. Ко всему происходившему в стране она относилась с иронией, правда не переходившей в презрение. Я бы назвал ее взгляды ироническим патриотизмом. Это вообще особенность русской интеллигенции — посмеиваться над государством, критиковать и даже недолюбливать его и в то же время честно ему служить. В нижних слоях общества, в той же рабочей среде, где я рос, отношение к государству было совершенно иное. Нет, это не раболепие, о котором любят, сидя на собранных для эмиграции пожитках, рассуждать иные кочующие интеллектуалы. Это отношение я сравнил бы с восприятием родной природы — иногда благосклонной и щедрой, иногда жестокой и разрушительной, но неизбежной и неизбывной. Эти два чувства, одно из которых привито в семье, а другое получено от любимой учительницы, как-то странно переплелись в моей душе.

Я рос под сильнейшим влиянием Ирины Анатольевны. Она не только учила меня литературе, но и жизни. Причем учила особыми, своими методами.

— Значит, встречаться она с тобой не хочет?

— Нет, — вздыхал я, почти сломленный первой сердечной неудачей.