Книга Рудник. Сибирские хроники - Мария Бушуева

Но есть еще время подумать – пора собираться в Нерчинск: Бутин уже уехал и, посетив свои прииски и завод, добрался наконец до своего нерчинского дома, тут же сообщив, что ждет его. Нужно проститься с семьей Зверевых: Краус уже трижды обедал у них и не мог обидеть хозяев внезапным исчезновением.

Дом с мезонином улыбнулся ему своими окнами и, приветливо скрипнув ступенью высокого крыльца, впустил внутрь теплоты. А он так соскучился по свету родного окна…

Егор Алфеевич отсутствовал, встретила его Елизавета Федоровна, ее плечи покрывала мягкая пушистая шаль, усиливая впечатление исходящего от этого дома тепла.

– Девочки, – позвала она, отправляя, как ручного голубя, свой голос куда-то в глубину комнат, – к нам Викентий Николаевич.

Первой быстро вышла Анна, а за ней… за ней вышла девушка с портрета, висящего над роялем. Оказывается, художник умел передавать точное сходство.

Глава четырнадцатая

Красноярск

Эльза лежала уже третий месяц. В ее комнате воздух сгустился, пропитался запахом лекарств и, когда Андрей заходил к ней, тут же наваливался на его затылок и туманил зрение: видеть расползающееся по кровати тело, когда-то удивительно изящное и ловкое в танце, было невыносимо. Сиделка, которую нашел Паскевич, приходила убирать только раз в неделю: на более частую ее помощь у Андрея, по вечерам подрабатывающего тапером в кинотеатре немого фильма, не было средств. Еще не так давно неплохие деньги давали уроки: он полгода был учителем музыки в женской гимназии, но внезапно его уволили без всяких оснований; он был уверен, что начальница женской гимназии обманывает, утверждая, что приходится сокращать штат учителей из-за смерти основного благотворителя, просто нашла ему замену, но, подумав, в этом засомневался: музыкантов с консерваторским образованием в Красноярске было очень мало, и они преподаванию предпочитали концертирование. Все объяснил Паскевич, когда Андрей рассказал ему о потере хорошего места: сейчас сложное время для лиц с немецким происхождением, Андрей Викентьевич – война с Германией…

– Моя мать – русская.

– Так помилуйте, кто это знает и кто поверит, даже скажи вы: судят по фамилии. Рабочие Путиловского завода только что устроили забастовку и потребовали убрать всех инженеров немцев и австрийцев. Старика у церкви, видели, наверное, его не раз, высокий такой, с огненными глазами, вчера арестовали: он говорил собравшейся толпе, что скоро императорская корона упадет, кстати, Лермонтова цитировал, видимо, не простой он старец, и предупреждал о море крови, в которой потонет Россия, то есть, надо понимать, о приближающейся революции. Я, разумеется, никаким прозорливцам не верю, но вот жандармы поверили! – Паскевич усмехнулся. – Но кое-какие основания поверить в возможность переворота есть: в этом году девяносто лет с восстания декабристов, а чтобы зерно, брошенное в русскую народную почву, проросло, нужно как раз лет сто… Знаете пословицу: русский долго запрягает, но быстро едет? Хотя для Пугачевского бунта никаких предвестников-декабристов не потребовалось. Но все связано в этом мире, на одном конце страны свистнули, на другом – откликнулись. Вы думаете, откуда я узнал про забастовку на Путиловском? Лечу ссыльного, заболевшего туберкулезом, но не в той опасной форме, какой страдал Бударин. Кто уж ему сообщил и как – сия загадка велика есть. Но я не спрашивал: теперь, знаете ли, лишнее знание – лишний риск… Никто никому не верит. Вы, кстати, уже прочитали сочинения Бударина?

– Читаю, но медленно из-за трудного почерка. И вот что странно – с рассказами его у меня постоянно случаются необъяснимые совпадения: точно я сам попадаю в им сочиненное. Поверьте, это не причуды моей психики.

– Откровенно говоря, не понимаю, что вы имеете в виду? – Паскевич посмотрел на него пристальнее.

– Как раз то, что вы только что сказали: на одном конце страны свистнули, на другом – откликнулись. Моя жизнь как бы откликается на его мысли, на им написанное… Вот сейчас я открою рассказ, – Краус подошел к столу и взял тетрадку, – и начну читать с того места, на коем остановился:

– «…эти тревожные свистки…» Вот – видите?!

– Обычное совпадение! А что там дальше?

– «Выползают во двор чумазые, готовые на все существа… Можно ли быть гарантированным от всяких возможностей, именно – от всяких? Но разве я испытываю страх? Не то, совсем не то. Они не поверят, никогда мне не поверят… Знаю, что там, среди них, делается серьезное и, может быть, даже очень большое дело, знаю, что оно направлено и против меня как представителя известного класса. Но так в чем же дело? – Павел Петрович остановился среди кабинета. – Творцы, черт возьми! Ну, возьмут они имущество, сожгут заводы…»

– Мрачная перспектива, – пробормотал Паскевич.

– Тут еще: «…есть-то они хотят. Хотят есть и их жены. И их дети…»

– Ты меня твоя жена морить голодом! – пронзительно закричала Эльза. Краус побледнел.

– Так часто, я читаю, а она, как медиум, принимает… с некоторым искажением порой, но совсем незначительным. Сейчас я дам ей тарелку каши…

– Да, странно… Впрочем, медиумизм может вызывать hysteria. Ну а вы, наверное, сами для себя неосознанно выбираете из его рассказов подходящее.

– Я читаю подряд. И все, что происходит, происходит после моего прочтения, а не до него, вы же видите.

– Все-таки я склоняюсь к случайности.

– Пойду ее кормить. Эльза – мои кандалы. Вы счастливец, доктор, что холосты.

– Да вот и я собираюсь связать себя брачными узами не позже осени.

– Я бы сейчас, признаюсь откровенно, предпочел быть одиноким. Если желаете, пока я Эльзу кормлю, можете почитать дальше, вот с этого места: «Я один. Я куда-нибудь уеду, в другой город, в другую страну. Я здоров, могу заработать себе… а они… Их тысячи»…

– Нет, я, пожалуй, пойду, мне нужно сегодня поспеть на окраину, в рабочие бараки, там женщина после родов, денег на больницу у семьи нет, лечу в порядке благотворительности… Их тысячи…

* * *

Паскевич ушел, Эльза уснула. Он сел за стол, достал портмоне, вспомнив: задолжал мадам Шрихтер; необходимо, пожалуй, прямо сейчас расплатиться, пока она не выставила на улицу вместе с больной женой; отсчитал сумму для хозяйки: на все остальное оставалось мало, но что делать, придется отдать. Может быть, удастся найти ученика – он заплатил за объявление в газету, должно было появиться во вчерашнем номере, газету он купил. Что в ней? «20-го объезд по городу для сбора вещей на помощь пострадавшему от военных действий населению Царства Польского без различия национальности. Помогите, жертвуйте что можете». Как бы отреагировал отец на этот призыв?

«Турецкий флот вследствие повреждений главнейших судов считается едва ли способным к бою в ближайшем будущем».

«Сегодня:

– Общественное собрание. Вечером – опера в 3 д. 5 к. “Демон” музыка Рубинштейна.

– Общедоступный театр. Вечер – др. Сумбатова “Старый закал”. Нач. в 8 ч.