Книга По ту сторону жизни - Екатерина Лесина

Напротив, Германа всегда отличало редкостное благоразумие.

А еще нежелание становиться очередным батраком на отцовской пекарне, где уже трудились четверо старших братьев и помогали все другие дети, включая трехлетнюю Бруни. Не то чтобы Герман боялся работы, отнюдь, скорее уж он явственно осознавал, что и пекарню, и прочее имущество унаследует старший его братец, уже обзаведшийся супругой и двумя детьми, а прочим…

Кого и когда это волновало?

И в шестнадцать лет Герман сбежал в жандармы.

Всего-то и нужно было отстать от семейства на ярмарке, добраться до палатки вербовщика и поставить жирный крест напротив своего имени. Писать и читать в те далекие времена Герман не умел. Научился.

Что-что, а желание учиться у него имелось, и, подкрепленное немалым рвением, служба давалась ему легко, а к дисциплине и работе он привык сызмальства — вылилось в звание унтервахмистра, что было само по себе немалым достижением. Остальные в большинстве своем год или два числились анвартерами…

Но речь не о том.

В родной городок Герман возвращаться не стал, а начальство, обрадованное — уж больно много было прошений о распределении в родные места, — отправило его, куда сочло нужным.

Город наш всегда отличался особым норовом и не всякого приезжего готов был принять. Германа принял. И пробуя его на прочность, подкинул ему тело. Бродяги.

И его бы списать, отправить в обход мертвецкой, указавши в бумагах естественную причину смерти, — в конце концов, кому какое дело до бродяги? Свезли бы на кладбище и прикопали как есть. Так нет же, к неудовольствию начальства непосредственного и далекого, чересчур старательный новичок честно потребовал вскрытия.

А там… Вырезанные на теле письмена, оскопление и вытащенные внутренности, которые заменили соломой… Отчет заставил начальство задуматься.

Второе же тело не замедлило себя ждать.

Вновь бродяга, и нездешний, ибо этот город не жаловал бродяг. И главное, на сей раз его не стали одевать, равно как и прятать, напротив, выставили на главной площади к ужасу горожан. Вырезанное сердце. Голова на пике.

Третье… и четвертое… и штатные некроманты разводят руками, а ведьмы вдруг слепнут, будто некая сила свыше закрывает им глаза. Зато на телах начинают появляться цветы…

— Мне вот прислали, лотос, мать его… священный… черный только, — герр Герман промокнул губы краем платка. — И уши… одной девицы, к которой я заглядывал… да… потом и ее нашли.

Он прищурился. И лицо изменилось, стало жестким, проглянуло нечто такое…

— Она брюхата была… не знаю, от меня или нет, только… тогда я решил, что найду ублюдков. Сам к инквизиторам попросился. Тогда их понаехало… а без толку…

Интересно. А я не помню ничего такого… хотя… это ж еще до моего рождения произошло. С другой стороны, некоторые слухи весьма живучи, не говоря уж о тех, что претворяются в легенды.

— Случай помог… твой дядя… знаю, ты с ним не ладишь, но он вовсе не такой мерзавец, как тебе думается. Тогда он захаживал к одной, скажем так, почтенной даме, занимавшейся делом не самым законным… ему нравилось общаться с юными девицами…

Это я заметила.

Но вопрос в том, насколько юны были девицы, что продажа их противоречила законам Империи, весьма к слову лояльным в отношении проституции.

— Его… гм… тогдашняя приятельница… попросила о помощи. Услышала, что их собираются продать, но… не в бордель, да… а последними жертвами были аккурат шлюхи. Молоденькие. Чистенькие. Не стоящие на учете. Но шлюхи.

Он щелкнул пальцами.

— Он пришел с этой историей ко мне. А я — к инквизиции… и там уж… за веревочку потянули и вытянули… такое дерьмо вытянули, что тогдашний начальник жандармерии пустил себе пулю в лоб. Его сыночек… и еще с дюжину обормотов, которые в жизни проблем не знали, кроме как куда родительские деньги потратить… они и возомнили себя тайным обществом. Искателями запретного знания, да…

Герр Герман замолчал, устремив рассеянный взгляд на дом, который все же смилостивился, позволив людям войти.

— …сперва пили, сношались… опиум покуривали… ничего нового… вот и надоело, захотелось поинтересней… тогда-то и стали отлавливать бродяг… калечили и выбрасывали где-то в лесу… а там уж дальше само собой… один помер… ну и им это веселым показалось… и чем дальше, тем больше… Адольф, который сын моего тогдашнего начальника, некромантом был и из неплохих… да и по нашему ведомству… ни много ни мало, а чин криминалькомиссара[2] имел. Он-то и убирался, и подсказывал, что да как… с ним еще с полдюжины обалдуев… все при родительских чинах и состояниях.

Дерьмово.

И рот наполняется горькой слюной, а я почти слышу, как начинают движение груды костей в подвале. Сколько людей погибло тогда? Сейчас… сотня? Две? Не так просто наполнить те короба, в которых по правилам должен храниться песок.

— Многие-то не верили… а они сами говорили… мол, не из забавы убивали и мучили, а во благо светлого будущего. Чего бродяг со шлюхами жалеть, сброд же, грязь под ногами общества. Мол, подобное рождает подобное, а они очищали город ото всякого отребья…

Он сплюнул, а я… что ж, ни для кого не секрет, что в обществе нашем, несмотря на усилия Церкви, пытающейся убедить, что все люди равны пред богами, витали самые разные идеи.

Взять хотя бы социал-дарвинистов с их исследованиями, за которые уцепились консерваторы, продвигая свой ограничительный эдикт: мол, раз научно доказано, что имперцы стоят над иными народами, особенно теми, чья кожа смугла, а волосы темны, то глупо закрывать на это глаза.

Каждому свое.

Были и те, кто предлагал отправить весь так называемый сброд в трудовые лагеря или же работные дома, или вовсе изничтожить, освобождая жизненное пространство иным, достойным людям.

Как по мне, сущее безумие.

Но, повторюсь, Империя велика, а людей в ней множество… ходили слухи, что где-то в предгорьях Альп есть особые города, куда пускают лишь тех, кто способен доказать чистоту своей крови до седьмого колена и финансовую состоятельность.

В общем, неудивительно, но…

— Эти, — герр Герман махнул в сторону дома, где еще спорили инквизиторы, а в подвалах гремели кости, подманивая некромантов скоплением темных эманаций, — забрали большинство… мелких сошек повесили тут, а прочих… не знаю, что с ними стало. Да и не хочу знать.

Я кивнула: иные знания бывают весьма и весьма лишними.

— Наш инспектор, как уж говорил, пустил себе пулю в голову. У него осталась супруга и две дочери, к счастью, слишком юные, чтобы можно было обвинить их в соучастии… после они отбыли из города. Его помощник подал в отставку. И не только он. В местной жандармерии людей почти не осталось. Да, кого-то из новичков перебросили, но… так уж вышло, что я сперва стал вахмистром, потом обервахмистром…