Книга Подлинная история тамплиеров - Шэран Ньюман

Заканчивает Филипп сообщением, что эти исключительные меры он принимает по просьбе главного инквизитора Парижа и с соизволения папы, поскольку Орден тамплиеров в данный момент представляет явную опасность для всего христианского мира. Он приказывает королевским должностным лицам арестовать всех храмовников на подведомственных им территориях и заключить их под стражу. Упомянутым должностным лицам также надлежит захватить все имущество ордена, включая строения и земли, и сохранить его во власти короля (ad manum nostrum — «для нашей руки»), не пользуясь им и не причиняя ущерб. Ибо если выяснится, что тамплиеры невиновны, то все это имущество, разумеется, должно быть возвращено владельцам в том виде, в каком они его оставили.

Нелишне отметить, что главный инквизитор Гийом Парижский был к тому же личным духовником Филиппа. Разумеется, это никак не сказывалось на его преданности христианской вере или папскому престолу.

Итак, все было готово.

В четверг, 12 октября 1307 года, Жак де Моле присутствовал на похоронах Катерины де Куртенэ, супруги Карла де Валуа. Во время церемонии он занимал почетное место и даже удостоился чести держать один из шнуров погребального покрова. По всей видимости, в тот вечер он отошел ко сну, чувствуя, что занимает достойное место при дворе.

Мне приходилось слышать, что суеверие, согласно которому пятница, приходящаяся на тринадцатое число, является несчастливым днем, берет начало как раз с ареста тамплиеров. Проследить происхождение народных поверий — дело нелегкое, но число тринадцать считалось несчастливым задолго до тамплиеров, а традиция относить пятницу к неудачным дням, возможно, связана с тем, что именно в пятницу был распят Иисус Христос. Когда эти два поверья соединились, мне определить не удалось, но удача отвернулась от Жака де Моле и всех братьев ордена именно в этот день. Мир Жака рухнул в предрассветные часы в пятницу 13 октября, когда в парижский Тампль вошли королевские воины. «Все тамплиеры, которых удалось разыскать на землях Французского королевства, были в один и тот же час разом схвачены и заключены в тюрьмы согласно решению короля и по его приказу»[320].

Остается неясным, знали ли тамплиеры с самого начала, что им вменяют в вину. До Жака де Моле, по всей вероятности, доходили слухи, порочащие орден, и он просил папу Климента разобраться в них. Климент обещал выяснить, в чем причина молвы, но откладывал это разбирательство из-за своего хронического недомогания. Похоже, ни Жак, ни папа не считали это дело неотложным.

К 24 октября Жак де Моле уже признался во всех злодеяниях, которые приписывали ему обвинители. Сделал он эти признания, как сказано в протоколах, не под пыткой и не из страха перед пыткой, а также не вследствие своего заключения в тюрьму — «напротив, он говорил чистую правду ради спасения своей души»[321]. В течение нескольких недель после ареста очень похожие признания сделали почти все храмовники. То ли вина их была очевидна, то ли все инквизиторы работали по одному сценарию.

Люди, которые узнавали об этих признаниях, склонялись на ту или иную сторону в зависимости от личного опыта общения с тамплиерами и степени удаленности от двора Филиппа Красивого. Хайме И, король Арагона, написал Филиппу, что он поражен выдвинутыми против ордена обвинениями, поскольку тамплиеры, «согласно общему мнению в его стране, были людьми благочестивыми и вели весьма достохвальную жизнь»[322]. Английский король и зять Филиппа Эдуард II сообщил своему тестю, что, по его мнению и по мнению его советников, в обвинения против тамплиеров «просто невозможно поверить»[323].

Но более всех, если не считать самих арестованных тамплиеров, был удивлен папа Климент. Орден рыцарей Храма был ответствен только перед папским престолом, даже местные епископы не имели права судить тамплиеров. Это обстоятельство стало источником трений с момента возникновения военных монашеских орденов. Поэтому, когда король Франции, который при всех его регалиях оставался все же мирянином, позволил себе арестовать и допрашивать храмовников, даже не уведомив об этом папу, он зашел слишком далеко.

Климент дал понять Филиппу, что он крайне недоволен. Папа написал королю: «В наше отсутствие… вы, презрев все правила и установления, схватили братьев Ордена тамплиеров и завладели их имуществом. Вы также заточили их в тюрьмы и, что уязвляет нас еще пуще, не проявили надлежащей мягкости в обращении с узниками (что означает „вы их пытали“)… Опрометчивое деяние ваше по справедливости воспринимается всеми как проявление неуважения к нам лично и к Римской Церкви»[324].

Климент тревожился не напрасно. Он хорошо помнил, что приключилось с Бонифацием VIII в его родном городе в Италии, когда папа повздорил с Филиппом. А уж бросить вызов королю в его собственной стране было куда опасней: ведь вынужденный еще ранее покинуть Рим, Климент в это время находился в Пуатье. И все же он посчитал необходимым высказаться, поскольку Филипп по всем признакам незаконно принял на себя роль главы христианского мира. Папа к тому времени, видимо, понимал, что в европейском обществе его принимают всего лишь за марионетку французского короля, но на этот раз Филипп позволил себе лишнее: хотя Климент никогда не давал согласия на арест тамплиеров, Филипп заявлял всем и каждому, что сделал это с благословения понтифика.

Климент должен был найти способ овладеть положением.

В ответ на возмущение папы Филипп заявил, что опасность, которую представляли тамплиеры, была столь велика, что он, как добрый христианин и увенчанный короной защитник веры, оказался перед необходимостью принять срочные меры, поскольку сам Климент пребывал в бездействии. Папа не счел это объяснение убедительным — как и магистры Парижского университета, когда Филипп изложил им свои резоны.

По сути, король так и не сказал, какую именно угрозу несли храмовники. С его стороны прозвучали лишь туманные намеки, что братья ордена вовлекали людей в пагубную ересь, однако о существовании заговора с целью уничтожить королевство или убить папу Филипп не упоминал. Надо сказать, что до признания самого Жака де Моле все обвинения против тамплиеров зиждились исключительно на слухах. Однако, после того как Жак и другие руководители ордена признали свою вину, судьба рыцарей Храма была решена.