Книга Жизнь и ее суррогаты. Как формируются зависимости - Майа Шалавиц

Из такого отношения с непреложной логикой вытекает, что чем с большей строгостью относятся к зависимым, тем больше шансов, что они захотят выздороветь; чем глубже заставляют их падать, тем скорее они захотят пробудиться и бросить пагубное пристрастие. И наоборот, чем больше доброты будут к ним проявлять, тем меньше шансов, что они захотят бросить пить или оставить пристрастие к наркотикам и другим сильнодействующим веществам. Легко видеть, как сильно поддерживаются эти идеи, как современным лечением, так и уголовным законодательством, касающимся наркотической зависимости. Закон и медицина в данном случае не вступают в конфликт друг с другом, это просто разные средства, приводящие к одному и тому же результату. Например, сторонники особых наркотических судов, которые часто выносят мягкие приговоры в обмен на согласие лечиться, часто выступают против попыток смягчать драконовские приговоры, потому что считают, что зависимые люди не станут искать помощи, если дно не является настолько ужасным, насколько это возможно. Наркотические суды были учреждены в 1989 году в попытке смягчить ожесточение антинаркотической войны, но в конечном итоге они лишь усилили его.

Впоследствии поборники наркотических судов даже сопротивлялись политике замены наказания принудительным лечением, что выглядит нелогичным для людей, считающих зависимость болезнью. Например, в 2000 году актер Мартин Шин написал открытое письмо, в котором возражал против решения правительства Калифорнии, согласно которому человеку предоставляли три попытки пройти лечение, прежде чем отправить его в тюрьму за употребление наркотиков. Шин писал: «Без ответственности за последствия у лиц, злоупотребляющих наркотиками, отсутствуют стимулы к изменению поведения», подразумевая тем самым, что зависимость – это не болезнь, а преступный выбор. Центр Бетти Форд повел борьбу против калифорнийской инициативы, несмотря на тот факт, что это было против его же финансовых интересов по смещению финансирования от судов к лечебным учреждениям, и несмотря на то, что сам фонд умудрялся лечить алкоголиков, не прибегая к уголовным санкциям.

Действительно, объективные данные говорят о том, что у зависимых людей, подвергающихся принудительному лечению, его эффект хуже, чем у тех, кто идет на лечение добровольно, а, кроме того, в первом случае лечение требует больше времени. Очень важны в этом отношении данные о том, что сочувственное и вселяющее уверенность лечение, позволяющее больному самому ставить перед собой цели – обычно противоположные принуждению, – является намного более эффективным, чем лечение, основанное на противостоянии, заставляющем больных чувствовать себя беспомощными. Тем не менее широко распространенная вера в «дно» продолжает существовать, побуждая людей, заявляющих о необходимости «сочувственного» отношения к зависимым, поддерживать суровые меры, в отличие от методов лечения всех других болезней. «Сила – лучшее лекарство». Так заявил один из членов наркотического суда социологу Ребекке Тайгер, которая изучала связь принуждения с эффективностью лечения. Идея «дна» оправдывает карательное принуждение с целью заставить человека лечиться и карательные формы самого лечения. Но основано все это на ошибочных основаниях.

Во-первых, определение «дна», по необходимости, грешит субъективизмом. Нет никакого способа определить, кто поправится, поднимаясь с мелкого дна, а кому нужно брутальное наказание для того, чтобы достичь такого состояния. Во-вторых, о «достижении дна» можно с уверенностью говорить только ретроспективно, через некоторое время после выздоровления. Если, допустим, у человека случается рецидив, то, по определению, он не достиг дна, так как не смог выздороветь полностью. Значит, придется искать новое дно, прежде чем он снова сможет бросить наркотики. В 90 процентах случаев у зависимых бывает на фоне ремиссии хотя бы один рецидив, а значит, единственный способ удостовериться, что истинное дно было достигнуто, – это смерть пациента на фоне такого «достижения».

Это означает, что каждый значимый рецидив становится новым дном. Это превращает в балаган саму идею о том, что вообще существует какой-то самый низкий поворотный пункт и что для достижения его человек должен пережить страшную боль и невыносимые потери. Исследования, однако, показывают, что некоторые больные очень легко оправляются от рецидива; а другим становится еще хуже, чем раньше. Бывает, что больные начинают вращаться в порочном круге рецидивов и ремиссий, сохраняя стабильное состояние – им не становится ни лучше, ни хуже. Многие, к сожалению, умирают. Еще одной тяжелой проблемой принуждения достичь дна является то, что многие больные могут просто не пережить такого падения.

Члены общества анонимных алкоголиков иногда пользуются такими выражениями, как «дно с люком», чтобы описать сложность проблемы. Но в реальности само понятие дна является повествовательным приемом в истории греха и искупления, а не медицинским описанием ключевой стадии выздоровления от наркотической или алкогольной зависимости. Хуже того, объективные данные относительно условий успешного выздоровления противоречат сюжету «дна»: люди чаще выздоравливают, если у них есть работа, семья и связи с обществом. Действительно, чем большим «социальным капиталом» обладает человек – друзьями, образованием, работой, профессиональными контактами и другими знаниями, помогающими не выпадать из окружающего мира, – тем более вероятно выздоровление. Если подумать обо всем этом критически, то легко увидеть, что если вам предложат пари: кто имеет большие шансы на выздоровление – бездомный безработный или преуспевающий врач, то вы поймете, что ваши деньги будут целее, если вы поставите на врача, а не на бедняка из трущоб.

Как видно из предыдущего абзаца, программа общества анонимных алкоголиков насквозь пропитана морализаторством. Каждая ступень начинается с признания собственного «бессилия» и движения навстречу Высшей Силе, которая одна может помочь решить проблему. Кроме того, лечение предполагает полное покаяние во всех грехах (по терминологии 12-ступенчатой программы это называют «моральным инвентарем»), попытки избавления от «дефектов характера» и исправление нанесенного людям вреда. Хотя участники 12-ступенчатых программ (которым была одно время и я, но об этом чуть позже) громогласно утверждают, что зависимость – это болезнь, они относятся к ней не как к болезни, а как к греху.

Вообразите себе психиатра, который говорит больному с депрессией, чтобы он отдался Богу и признался в инвентаре нравственных прегрешений, а еще лучше, представьте себе, что вам так предлагают лечить рак или СПИД. Представьте себе групповую терапию депрессии, в ходе которой больного сажают в центре помещения на стул, а все остальные начинают оскорблять его, выпытывать подноготную, плеваться и едва ли не бить, обнажая все изъяны характера несчастного. Представьте себе больного лейкозом, сидящего лицом к стене, с унизительной надписью на спине и в подгузнике. В медицине так не принято лечить заболевания, но в лечении зависимостей такие методы лечения являются вполне легальными (слава Богу, в последнее время они стали менее распространенными, чем в прошлом).

История помогает нам разобраться, как появились такие странные и причудливые системы лечения. Методы лечения наркотической и алкогольной зависимости в Америке, так же как и все остальные области медицины, начинались со всякого рода шарлатанства. Со временем, однако, поскольку зависимость не поддавалась обычным медицинским методам лечения, эта область так и осталась тихой заводью, где продолжали водиться черти шарлатанства и знахарства. Никто не хотел работать с пациентами, заклейменными позором и к тому же не отвечавшими на лечение. К началу двадцатых годов на наркоманах испытали все, что только возможно: психохирургию, трудотерапию, госпитализацию в психиатрические лечебницы, религию и нечто под названием двойной хлорид золота. Короче говоря, вся эта сфера осталась в руках людей, желавших создать средства чудесного исцеления, не имея для этого никаких научных оснований, и самих зависимых, которые открыли для себя важность социальной и человеческой поддержки и взаимопомощи, которую они нашли в таких обществах, как анонимные алкоголики.