Книга Валентина. Леоне Леони - Жорж Санд

Старая маркиза, в свою очередь, испытала сильнейшее волнение при виде Луизы, некогда столь резвой, столь щедро одаренной в молодости пылкостью и здоровьем, а ныне бледной, хрупкой и печальной. И она выказала в отношении старшей внучки такую любовь, которая была для этой души как бы последней вспышкой неистраченной нежности, что даруют небеса женщине для исполнения материнского призвания. Старуха просила прощения за то, что забыла старшую внучку, и просила так униженно, что обе сестры разрыдались, не в силах сдержать чувства. Потом маркиза обняла Валентина уже слабеющими руками, восхищаясь его красотой, изяществом, сходством с теткой. Он, как и Валентина, унаследовал черты графа де Рембо, последнего сына маркизы. Но прабабка обнаружила в мальчике также сходство и с ее покойным мужем. В самом деле, что-то же значили на этой земле священные семейные узы! Нет ничего более впечатляющего для сердца человека, чем некий тип красоты, который как драгоценное наследие переходит из рода в род и особенно ярко проявляется в лучших представителях семьи. Что может быть дороже чувств, где слились воедино воспоминания и надежды! Какая власть заключена в существе, чей взгляд возрождает в твоей душе прошлые годы, любовь и горе, целую жизнь, которая, казалось, угасла, и вдруг ты обнаруживаешь ее трепетные следы в улыбке ребенка.

Но вскоре душа маркизы успокоилась – то ли у старушки уже истощилась отпущенная ей природой способность чувствовать, то ли возобладала прирожденная легкость характера… Она усадила Луизу у постели, Валентину в углу алькова, а мальчика в изголовье кровати. Она заговорила с ними умно и весело, и так непосредственно, будто расстались они только накануне. Маркиза расспрашивала Валентина о его занятиях, вкусах, о его планах на будущее.

Напрасно внучки уверяли маркизу, что такая длинная беседа утомит ее. И вот они заметили, что рассудок ее мутится, память слабеет: удивительное присутствие духа, помогавшее ей держаться, уступило место туманным и расплывчатым воспоминаниям, каким-то смутным мыслям. Щеки ее, разрумянившиеся от лихорадки, приняли лиловый оттенок, язык стал заплетаться. Врач, явившийся на зов Валентины, дал ей успокаивающее средство. Но нужды в нем уже не было – старушка слабела на глазах, и все понимали, что она скоро угаснет.

Вдруг, приподнявшись с подушек, бабушка подозвала к себе Валентину и, махнув рукой, приказала всем прочим отойти в дальний угол спальни.

– Вот о чем я сейчас вспомнила, – негромко проговорила она. – Так я и знала, что забуду что-то, а мне не хотелось бы умереть, прежде чем я не скажу тебе одну вещь. Я отлично знаю кое-какие твои секреты и только делала вид, что мне ничего не известно. Ты не пожелала мне довериться, Валентина, но я уже давно догадываюсь, что ты влюблена, дитя мое.

Валентина задрожала всем телом, страшные события, происшедшие за эти два дня, потрясли все ее существо, и ей почудилось, будто устами умирающей бабушки вещает голос свыше.

– Да, это правда, – призналась она, пряча свое пылающее лицо в леденеющих ладонях маркизы, – я виновна, но не проклинайте меня, скажите мне хоть слово, которое вернуло бы мне жизнь и спасло бы меня.

– Ах, детка, – маркиза вздохнула и попыталась улыбнуться, – не так-то легко спасти такую юную головку от страстей! Что ж, в последние минуты жизни я могу позволить себе быть искренней. Зачем бы мне лицемерить перед всеми вами? Ведь я через мгновение предстану перед лицом Господа. Нет, не существует никаких средств уберечь женщину от подобного зла, особенно такую молодую женщину. Итак, люби, детка, ибо это лучшее, что есть в жизни. Но выслушай последний совет бабушки и запомни его: никогда не бери себе в любовники человека неравного с тобой положения…

Тут дар речи изменил старой маркизе.

Несколько капель микстуры продлили ее жизнь еще на несколько минут. Она улыбнулась окружавшим ее – болезненно искривила губы – и пробормотала про себя молитву. Потом снова повернулась к Валентине.

– Скажешь матери, что я благодарю ее за все добрые поступки и прощаю дурные. В конце концов, она относилась ко мне не так уж плохо для женщины низкого происхождения. Признаюсь, я не ждала этого от мадемуазель Шиньон.

Последние слова маркиза произнесла с нескрываемым презрением. Больше от нее ничего не услышали. Очевидно, старуха считала, что жестоко отомстила невестке, отравившей ей старость своим несносным характером, разоблачив при всех буржуазное происхождение мадам де Рембо, что в глазах маркизы было самым значительным пороком.

Потеря бабушки, хотя и отозвалась болью в сердце Валентины, не была для нее сокрушающим несчастьем. Тем не менее она, особенно в теперешнем своем состоянии духа, решила, что злополучный рок нанес ей еще один удар, и с горечью твердила про себя, что все, кто мог бы стать для нее естественной опорой, покинули ее один за другим, и, словно нарочно, как раз в тот момент, когда были ей особенно необходимы.

Окончательно пав духом, Валентина решила написать матери, просить прийти ей на помощь. Она также пошла на жертву – поклялась не видеться с Бенедиктом, пока не исполнит до конца свой долг. Валентина, попрощавшись с покойной, вернулась к себе и заперлась. Сказавшись больной, она не велела никого принимать, а сама села за письмо графине де Рембо.

Хотя жестокость господина де Лансака должна была бы предостеречь Валентину от новой попытки поверить свои горести бесчувственному сердцу, она все же униженно исповедовалась перед вздорной женщиной, с детства приводившей ее в трепет. Не выдержав душевной боли, Валентина нашла в себе мужество решиться и на этот шаг. Она уже не рассуждала, все страхи отступили перед самым ужасным страхом, владевшим ее душой. Она не раздумывая бросилась бы в пучину, лишь бы убежать от своей любви. Впрочем, сейчас, когда у нее разом отняли все, новая боль не так мучительно отдавалась в ее душе, как это было раньше. Она чувствовала прилив сил, ей казалось, что она способна победить саму себя, все представлялось ей возможным, кроме противостояния чувству к Бенедикту. Проклятия всего света были ей не так страшны, как мысль собственными глазами увидеть страдания своего возлюбленного.

Итак, она призналась матери, что любит «не мужа, а другого человека». Больше ничего она о Бенедикте не сообщила, зато живо описала состояние своей души и настоятельную потребность в поддержке. Она умоляла мать вызвать ее к себе; помня, какой безответной покорности требовала графиня, Валентина ни за что на свете не решилась бы приехать в Париж без позволения матери.

Хотя госпожа де Рембо не грешила избытком материнской нежности, ее тщеславию, возможно, польстила бы исповедь дочери; возможно, она уступила бы ее просьбе, если бы с той же самой почтой не получила другого письма, также отправленного из замка Рембо. Письмо это она прочла первым, а это было не что иное, как составленный по всей форме навет, принадлежавший перу мадемуазель Божон.

Эта старая девица чуть не спятила от зависти, увидев, что маркиза, будучи на смертном одре, приблизила к себе новых членов семьи; особенно же разгневало компаньонку то обстоятельство, что маркиза подарила Луизе на память несколько фамильных драгоценностей. Она сочла это прямым посягательством на свои законные права и, не смея открыто сетовать, решила хотя бы отомстить. И она не мешкая написала графине, чтобы сообщить ей о смерти свекрови, но не только. Воспользовавшись этим предлогом, она рассказала о близком общении Валентины и Луизы, о «скандальном» появлении Валентина в деревне, о том, что в его воспитании принимает участие госпожа де Лансак, но главное, поведала о том, что она назвала «тайнами домика». Кроме прочего, она в самых черных тонах расписала отношения сестер с племянником фермера, с крестьянином Бенуа Лери. Луизу она представила как коварную интриганку, которая бесстыдно покровительствует преступной связи сестры с «этим мужланом», заметив, что, к сожалению, уже слишком поздно поправить зло, ибо эта связь тянется вот уже более пятнадцати месяцев. В конце письма она довела до сведения графини, что господин де Лансак, безусловно, сделал для себя кое-какие неприятные открытия, ибо укатил в Париж через три дня по приезде и с женой почти не общался.