Книга Турнир самоубийц - Ян Леншин

– Кто вы такой? – буркнул Ульрик.

– Я представляю государственную службу безопасности Мехатонии. Мое имя вам ничего не скажет, моя должность вам ни к чему.

Ульрик с трудом признал в визитере господина, что однажды наведался за кулисы с экземпляром «Вестника Готтлиба».

– Как же вас величать?

– Другом, если угодно.

– Не угодно.

– Тогда зовите Митчелл, – улыбнулся «государственный служащий». Всегда нравилось это имя.

– Чем обязан, Митчелл?

– Мне стоило невероятных усилий перевести вас в эту тюрьму. Пришлось поднять все связи.

– Да, здесь камеры попросторнее, спасибо.

– Признаться, я поражен – за столь короткий срок превратиться из мученика и жертвы системы в отъявленного мерзавца и негодяя. Это достойно уважения. Я представил бы вас к высшей государственной награде, если б только мог!

– Я убил пять человек. Марлофы, в таком случае, тоже герои.

– Если те пятеро жили в Блэткоче, они наверняка заслужили смерть. Знаете, – усмехнулся театральный приятель, – кое-где по этому городу измеряют уровень благополучия. Чем…

– Не говорите о том, в чем ни черта не смыслите, кот бы вас подрал!

– Вы такой же убийца, как и я, – перестал улыбаться Митчелл.

– Что вам нужно, говорите яснее, – устало попросил Ульрик.

– Я не хочу быть причастным к вашей смерти, – сказал Митчелл, подойдя к решетке вплотную. – Вы невиновны.

– Даже если присяжные вам поверят, станет только хуже. Лотоматоны конфискуют и разберут на части. Тысячи детей не станут теми, кем им на роду было написано стать, а виноват во всем буду я. Неудачник? Да мне на лбу это надо было выжечь, а не на руке!

– Мне жаль, что Белинда так поступила с вами, она не имела на это права, – тихо произнес Митчелл.

– Что сделано, то сделано. Обратной дороги нет.

– Держите, – «государственный служащий» вытащил из кармана сверток. – Здесь все ключи, что могут вам пригодиться. В конце коридора кладовая, пройдете ее и окажетесь в зале исполнения приговора. Там есть толстая стальная дверь зеленого цвета, не перепутаете, за ней тоннель…

– Достаточно, – оборвал Ульрик.

– Бегите сегодня же, заклинаю! Большинство надзирателей на вашей стороне!

– Дудки. Мне тут нравится.

– Не валяйте дурака, глупый мальчишка! К чему весь этот нелепый героизм?! Вас, конечно, будут искать, здесь я бессилен, но зато вы останетесь жить, жить, понимаете это?!

– Я не собираюсь провести остаток дней, прячась, будто крыса. Даже если мне удастся обмануть полицейских – что невозможно по ряду причин, от себя не сбежишь, – Ульрик щелкнул пальцами и сунул ладонь «государственному служащему» под нос. – В Мехатонии мне никогда не стать своим, вы знаете, как здесь относятся к людям с чистой рукой. Лотоматон был прав, я – неудачник.

– К черту лотоматоны! – не выдержал Митчелл. – Я думал, вы плевать хотели на мнение машин!

– Каждый ребенок в Мехатонии знает – лотоматоны не ошибаются, вас этому не учили в детстве?

– Меня многому учили, но я привык доверять своим глазам!

– Тогда откройте их пошире. Полагаю, моя биография не является для вас тайной. Полистайте отчеты, и вы сразу поймете: где бы я ни оказался, все вокруг тут же встает с ног на голову.

– Брайаны часто гибнут, тогда как вы…

– Да, я невредим. Зато другие страдают. Я приношу одни беды, спросите кого угодно в Блэткоче.

– Вы избавили от марлофов целую деревню, где здесь вред?

– Да что вы все прицепились к этим марлофам, забудьте уже про них!

– Хорошо, вижу, упрямства вам не занимать, – сказал после паузы Митчелл. – Я оставлю это здесь, – инспектор бросил сверток Ульрику на кровать. – На случай, если передумаете. И вот еще. Роберт, зайди.

Дверь открылась, вошел пузатый джентльмен в рубашке с закатанными до локтей рукавами и штанах на подтяжках.

– Роберт поставит вам временную печать, – объяснил Митчелл. – Держится пару месяцев.

– Вы, правда, такое можете?

– Новейшая разработка. Наши умельцы расстарались – в целях государственной необходимости. От настоящей отличается только сроком годности. Применяется однократно, в экстренных случаях. Уйма побочных эффектов, рука будет болеть неделю, а то и две. Возможен полный паралич конечности. Это меньшее, что я могу для вас сделать.

Похожий на довольного майского жука Роберт крепко схватил Ульрикову ладонь, обработал какой-то химической дрянью, ничуть не удивившись жутким шрамам. Достал из саквояжа три шприца и ввел их мутно-серое содержимое под кожу.

Ульрик стиснул зубы: по венам потек расплавленный свинец. Одна за другой вспыхивали золотом буквы, складываясь в знакомое с детства слово. Ульрик не верил глазам.

– Сначала я воссоздам старую печать, – виновато сказал Роберт-Майский-Жук, – она лучше приживется. Затем на ее основе сделаю любую другую. Ну-с, кем изволите быть?

Из саквояжа на свет появился увитый проводами и трубками механизм – вроде изобретения Коммивояжера, только «Билли» в комплект не входил.

– Оставьте эту, – Ульрик выдернул ладонь из цепких пальцев. – Мне нравится.

– Как будет угодно, – и бровью не повел Роберт. Защелкнул саквояж, снял перчатки и был таков.

Ульрик зачарованно рассматривал письмена Древних. Новая старая печать нестерпимо жгла руку, но в остальном выглядела так же, как и любая другая, не отличишь.

– Не желаете проверить? – Митчелл протянул ладонь для рукопожатия.

Ульрик протянул в ответ свою, впервые в жизни не стесняясь печати.

«Слава богу, – подумал он. – Я умру неудачником».

* * *

С уходом Ульрика Блэткоч зажил обычной жизнью. Преступники незамедлительно покинули тюрьму, где им приходилось сидеть по очереди – на всех желающих мест не хватало. Окна приюта «Милый дом» обзавелись решетками с прутьями еще толще прежних, а ослепительный свет вновь горел в коридорах и комнатах ночи напролет.

Куда-то запропастившаяся Башня больше показываться не желала. Впрочем, блэткочцы судачили о ней без прежней охоты. Многие всерьез задумались о переезде, чем немало напугали жителей окрестных городов.

…Нейтан, с мечом наперевес, патрулировал свою комнату.

…Инкогнитус лежал на мостовой с ящиком в обнимку, и никто не спешил ему на выручку.

…Джен сидела с Пушистиком на коленях. Под окнами горел фонарь, единственный на всю Светлую: железный столб до сих пор украшал огромный алый бант. Вот свет мигнул и погас, улица погрузилась во тьму.

Сверху, из комнаты Питера, донесся яростный писк.