Книга Артемий Волынский - Игорь Курукин

Правда, особых коммерческих талантов новый «эксклюзивный дистрибьютор» российского железа не проявил. В августе 1740 года его долг казне составил 138 655 рублей, и Анна Иоанновна потребовала от Сената добиться уплаты за поставленные ему в 1739 и 1740 годах 239 тысяч пудов железа. Барон заплатил лишь 90 тысяч и просил об отсрочке, но после смерти императрицы, 3 ноября, Сенат по указу теперь уже регента Бирона повелел ему немедленно внести недоплаченную сумму. Возможно, герцог к тому времени разочаровался в своем выдвиженце. Однако в 1739 году Шембергу еще явно везло: 24 мая ему на десять лет был пожалован принадлежавший умершему барону П.И. Шафирову «сальный промысел» в Архангельске. Артемию Петровичу пришлось утешиться лишь одновременно пожалованным ему в столице дворовым местом «против церкви Невского монастыря».

Татищевым же занялось вялотекущее следствие. Однако вряд ли можно говорить о поражении русских патриотов в борьбе с «немецким засильем» — в столкновениях придворных партий имело значение покровительство той или иной «сильной» персоны, а не национальная принадлежность. В последнем случае конкурентами Шемберга выступали не российские предприниматели, а английские подданные, негоцианты немецкого происхождения Матвей Шифнер и Яков Вульф, поставщики английского сукна для русской армии, получившие в 1732 году на пять лет монополию на продажу за границей казенного поташа и железа; свои позиции компаньоны восстановили уже после падения Бирона.

Князь Я.П. Шаховской отмечал в мемуарах, что Волынский «с товарищем своим, кабинет-министром же графом Остерманом, имел потаенную вражду и каждый из них, имея у двора из первейших чинов свою партию, непременно один другому сети к уловлению и рвы к падению хитро делать тщились». В данном случае Артемий Петрович столкнулся еще и с Бироном — и потерпел поражение, о чем говорил с досадой своему младшему «конфиденту» Ивану де ла Суде: «Знаю, что герцог на меня гневен за Шемберга, неоднократно он, герцог, гневался и о том ему неоднократно говаривал… и за то жесточайший выговор был».

Однако и Остерману пришлось оправдываться — после высочайшего выговора за то, что железо, поташ и другие товары были отданы Шифнеру и Вульфу «без надлежащей публикации и с немалым казны нашей убытком в противность регламента и указов наших». Андрей Иванович вынужден был объяснять: после формальной «публикации» лишь один купец Бардевик выразил желание взять 100 тысяч пудов металла; само же «Берг управление» объявило, что других желающих заняться продажей казенного железа не нашлось. Тут как раз и явились уже проверенные Шифнер и Вульф, готовые по той же цене в 58 копеек за пуд приобрести всё железо на четыре года. А «поташной контракт» с Шифнером и Вульфом, одобренный Волынским и Черкасским, был казне выгоден (здесь Остерман напомнил государыне о своем радении о государственной пользе и не удержался от укола в адрес соперника: «…бывшей в Кабинете товарищ наш по своему нраву не оставил бы то себе в заслугу привесть»).

Похоже, хитроумный и осторожный вице-канцлер в этом деле вел свою игру. В первый день начавшегося следствия, 15 апреля 1740 года, Артемий Петрович объявил, что именно «граф Андрей Иванович принудил его к горным делам», а сам от них успешно «отвиливал»; после чего, как мы можем судить, в пику Волынскому поддержал претензии Шемберга. Однако, подставив горячего коллегу, он не собирался отдавать российскую металлургию на откуп ставленнику Бирона. Шемберг получил богатые рудники, но процесс приватизации остался под контролем Кабинета.

Действовавший совместно с Шембергом английский купец Герман Мейер (в свое время монопольно закупавший казенное железо, но оттесненный Шифнером и Вульфом и с 1733 года официально числившийся банкротом) пожелал взять на десять лет все назначенные к приватизации заводы «по сю сторону Тобольска», тогда как российские подданные собирались делать это «выбором» и на своих условиях. Он же претендовал на 11 железоделательных и пять медеплавильных заводов и в своем прошении убеждал, что сможет обеспечить приток в Россию «знатных капиталов из других государств», в то время как российские горнозаводчики продают свою продукцию слишком дорого, «а денги кладут под спуд и в обращение не выпускают». Кроме того, Мейер ссылался на имевшийся у него кредит в Англии, обещал привлечь «наилучших мастеров» и даже завоевать для русского железа весь английский рынок, поскольку его друзья в парламенте могут обеспечить высокие ввозные пошлины на металл из Швеции.

Генерал-берг-директориум поддержал Мейера, но 19 ноября Анна Иоанновна повелела отказать амбициозному просителю «для известных резонов», о чем Кабинет официально объявил Шембергу. Барон был недоволен намерением передать заводы «в компанию знатным капиталистам, как русским, так и иноземцам» не оптом, а по отдельности, с присоединением «худых» предприятий к «добрым», и высказывал опасение, что вряд ли «на все вдруг охотники явиться могли», но изменить что-то был не в состоянии.

Министры же, «призвав» Татищева, с его помощью разделили оставшиеся заводы на части «по удобности положения мест, приписав малоприбылные и недостаточные заводы к таким заводам, при которых богатые руды и доволство лесов». 21 марта 1740 года члены Кабинета подали «представление» о равных для всех участников условиях приватизации; при этом главным покупателем продукции приватизированных по этой схеме предприятий всё равно оставалось государство, чтобы, как писали министры, исключить ненужную конкуренцию заводчиков на экспортном рынке и неумеренную сбавку цен. Это был один из последних документов, которые подписал Артемий Петрович…

В итоге первая большая приватизация государственного сектора экономики России так и не состоялась: вслед за Волынским со сцены сошли все основные участники этого спора — сначала императрица, потом Бирон, а затем и Остерман; в 1742 году, при Елизавете Петровне, от горного бизнеса был отстранен Шемберг. Можно предполагать, что основания для передачи горной промышленности в частные руки имелись. Металлургические предприятия по соотношению себестоимости и рыночной цены не были так уж убыточны для казны, но эффективность управления и качество их продукции порой уступали частным заводам. К тому же приватизация должна была сопровождаться увеличением прав и привилегий заводчиков (судя по проекту Горного устава 1740 года), что должно было способствовать развитию частного сектора.

С другой стороны, не вполне понятен вопрос с технологиями. Шемберг привез с собой партию саксонских мастеров, но судить, что они сделали для организации производства на российских заводах, без специальных исследований трудно. Обещанный же Шембергом и Мейером приток иностранных инвестиций представляется еще более сомнительным. Мощных транснациональных корпораций тогда не существовало, а имевшиеся влиятельные компании (подобные английской и голландской Ост-Индским) действовали в более выгодной сфере торговли. Частные же иностранные предприниматели, желавшие вкладывать большие деньги в разработку уральских рудников, в XVIII веке как будто не появились — иностранное купечество концентрировалось в столице и держало в своих руках вывоз российской продукции и операции по продаже казенных товаров. Скорее успехов могли достичь предприимчивые представители отечественного купечества. Сами же Шемберг и Мейер «знатными капиталами» не обладали и рассчитывали расплатиться за приватизацию частью прибыли, полученной от продажи того же железа и от сального архангельского откупа — что было осуществимо лишь при сильном «административном ресурсе» в лице фаворита.