Книга Шпион для Германии - Эрих Гимпель

Каждый день, час и минуту заключенный думает о женщине. Без нее и жизнь ему не в жизнь. Женщина предстает в воображении блондинкой или брюнеткой, большой или маленькой и становится будто живой.

Заключенные Алькатраса практически списаны со счетов. И вот эта-то безысходность привела в 1946 году к кровавому бунту, в результате которого пятеро были убиты, а пятнадцать человек получили тяжелые ранения.

Бунт этот начался 2 мая 1946 года. Он продолжался сорок восемь часов. Охрана оказалась бессильной, так как заключенным удалось вооружиться. И тогда на штурм острова была брошена морская пехота.

О происшедшем в Алькатрасе американская общественность узнала только через несколько дней. Оказалось, что двое заключенных напали на надзирателя, отобрали у него связку ключей и заперли его в так называемую «кровавую камеру» под номером 403. Затем эта парочка проникла в оружейную комнату, отобрав предварительно у охранника винтовку и пистолет, наконец, освободила остальных заключенных.

— Алькатрас теперь наш! Надо уходить! — хором кричали арестанты.

Но упоение свободой продолжалось недолго.

Ключей от массивных стальных дверей, отделявших тюремное здание от внешнего мира, не было. Некоторые заключенные возвратились в свои камеры. Трех офицеров охраны, пытавшихся призвать взбунтовавшихся к порядку, также заперли в камере номер 403.

— Будьте благоразумны! — взывал капитан Вейнхольд, один из тех, кто оказался в упомянутой камере. — Долго вам не продержаться, а за содеянное придется дорого заплатить.

— Если кто-то должен умереть, — крикнул один из заключенных, — то ты будешь первым.

Завыли сирены: тревога! Все поняли, что начальник тюрьмы запросил помощь извне. Заключенный Кретцер в приступе ярости выстрелил в камеру 403. Бунтовщики забаррикадировались в отсеке с оружейной комнатой. Все происходило как в вестерне. Битва продолжалась два дня.

Морские пехотинцы добрались до вентиляционного отверстия и бросили туда гранаты со слезоточивым газом. Но бунтовщики не стали сдаваться.

Тогда солдаты заблокировали крышу и забросали забаррикадировавшихся ручными гранатами. Мятежники попытались укрыться в туннеле под зданием тюрьмы, где и были перебиты или ранены.

Разрушенное взрывами здание тюрьмы пришлось восстанавливать. После ремонтных работ Алькатрас снова был задействован, и там под номером 866 находился заключенный Эрих Гимпель, уроженец Германии.

Хотя любая организация в тюрьме была запрещена, заключенные в Алькатрасе представляли собой высокоорганизованный контингент. Руководство осуществляли банковские грабители и похитители детей. За канатной мастерской в старых дождевых плащах гнали водку. Из сахара, дрожжей и похищенного изюма специалисты изготавливали высокоградусную жидкость, которая доставалась только избранным. Долгое время я об этом ничего не знал. Но однажды кто-то крикнул мне:

— Эй, иди-ка сюда. Мы тебе кое-что дадим.

Выпив здоровенную кружку, я с трудом удержался на ногах. С тех пор я стал получать свою ежедневную порцию. Алкоголь способствовал более легкому восприятию бытия. Временами охрана обнаруживала и уничтожала наши запасы спиртного, но примитивное его изготовление продолжалось. Естественно, охранники замечали, что мы пили, но, по молчаливому соглашению, не препятствовали нам.

Однажды заключенный Кении Пальмер выпил слишком много и свалился без сознания на пол, где и пролежал какое-то время. Когда после окончания работ нас должны были развести по камерам, он, к нашему ужасу, подошел, шатаясь, к начальнику охраны и заплетающимся языком пробормотал:

— Ты хороший парень, капитан. Но как я теперь поднимусь по лестнице, я не знаю.

Тот обхватил его рукой и буквально затащил в камеру.

— Выспись, — сказал он, — ты заболел. Смотри, коль не поправишься.

О происшедшем капитан никому не доложил, за что заключенные прониклись к нему чувством глубокого уважения. После кровавого бунта 1946 года как заключенные, так и охранники многому научились. Хотя Алькатрас и пользовался славой самой строгой американской тюрьмы, у него были и свои положительные стороны.

Взять, например, столовую. Она выглядела столь комфортабельно, что можно было подумать, будто находишься в ресторане одной из гостиниц. Крышки столов были сделаны из орехового дерева. И сидели мы так, как нам хотелось. Меню было всегда хорошо продумано, и пища вкусно приготовлена.

Поскольку никто из заключенных не имел никакого шанса выйти когда-нибудь на свободу, тюремное начальство стремилось хоть как-то облегчить их ужасающую участь. Как я уже отмечал, нам показывали кинофильмы. Ежегодно каждый заключенный вызывался на дисциплинарную комиссию, в которую входили начальник тюрьмы, начальник охраны, надзиратель соответствующего блока и священник. Хотя эта комиссия имела право давать арестантам лишь незначительные поблажки, в психологическом плане ее решения играли важную роль.

Один чиновник во время своего посещения Алькатраса сказал мне:

— Я, собственно, не понимаю, почему вы находитесь здесь, Гимпель. Ведь вы же — военнопленный. Постараюсь что-нибудь для вас сделать.

После этих слов у меня появилась надежда когда-нибудь покинуть Алькатрас, хотя, казалось бы, вынашивать эту мысль было бессмысленно.

* * *

Наступил шестой год моего нахождения под стражей. О происходившем в мире я узнавал из газет, которые время от времени попадали в мои руки. Связь с родиной была прервана: писем я не получал. И даже подумал, что произошла какая-то ошибка, когда однажды охранник произнес:

— К вам посетитель, Гимпель. Подготовьтесь к встрече.

Но никакой ошибки не было.

Меня провели в комнату для посетителей — весьма своеобразную достопримечательность Алькатраса. Гость и «хозяин» были в ней отделены друг от друга кирпичной стеной с вмонтированными в нее смотровыми окошечками из толстого стекла. Через них можно было только видеть друг друга, но не слышать. Поэтому по обе стороны стены стояли телефонные аппараты для разговора. В комнате, по крайней мере с моей стороны, находился охранник. Если бы разговор принял, по его мнению, ненужный характер, он нажал бы на кнопку, прерывая беседу.

В комнату для посетителей я вошел, как лунатик. Сопровождавший меня надзиратель показал на смотровое окошечко. Взглянув в него, я увидел по другую сторону какого-то господина средних лет в элегантном костюме. Он улыбнулся мне, и я взял трубку телефона.

— Добрый день, господин Гимпель, — сказал этот мужчина по-немецки. — Вы, видимо, удивлены моим посещением. Я давно собирался навестить вас, но только сегодня получил разрешение на разговор. Я — генеральный консул ФРГ в Сан-Франциско, доктор Шенбах.

— Очень рад, — пробормотал я.

— Я хотел только сказать, что мы о вас не забыли и предпримем все возможное, чтобы вызволить вас отсюда. Однако вы должны понять, что нам приходится действовать очень осмотрительно. Вам следует набраться терпения и еще раз терпения.