Книга Каменная подстилка - Маргарет Этвуд

Когда он уходит, Вильма включает кухонное радио, готовясь собирать разведданные. В новостях не добавляют ничего к тому, что она уже знает: «Наш черед» – это движение, международное, и его цель, судя по всему – уничтожение того, что один из демонстрантов называет «паразитическим сухостоем», а другой – «старой рухлядью».

Власти реагируют слабо или вообще никак. У них полно более важных забот: новые затопления, лесные пожары, вырывающиеся из-под контроля, торнадо – только успевай поворачиваться. Дикторы проигрывают отрывки из заявлений той или иной важной шишки. Обитателям учреждений, ставших объектами атаки, не следует поддаваться панике. Не следует им также убегать и бродить по улицам, где их безопасность никто не может гарантировать. Несколько человек при безрассудной попытке прорваться через блокаду погибли, причем одного толпа просто разорвала руками на части. Обитатели учреждений, подвергшихся блокаде, должны оставаться на месте – ситуацию скоро возьмут под контроль. Возможно, будут высланы вертолеты. Родственникам обитателей не следует самостоятельно вмешиваться в происходящее, поскольку ситуация нестабильна. Следует слушаться полицию, или войска, или спецназ. Тех, у кого громкоговорители. И самое главное, следует помнить, что помощь скоро придет.

В последнем Вильма сомневается, но радио не выключает. За новостями следует панельная дискуссия. Ведущий предлагает участникам первым делом назвать свой возраст и род занятий. Ученый, социолог-антрополог, тридцать пять лет. Инженер-энергетик, сорок два года. Финансист, пятьдесят шесть лет. Они препираются о том, как назвать происходящее: то ли всплеск преступности, атака на само понятие старости, на цивилизацию, на институт семьи. То ли, наоборот, протестующих можно понять, учитывая сложное положение, провокации, и, говоря откровенно, глубокую яму, в которой сидит наше общество в плане как экономики, так и экологии, и из которой нынешние двадцатипятилетние теперь вынуждены выбираться.

Да, в определенных слоях общества накопилось много ярости, и да, весьма печально, что она обратилась против самых уязвимых членов общества, но подобный поворот событий нельзя назвать беспрецедентным. Во многих культурах, объясняет антрополог, пожилые люди уходили с достоинством, чтобы не объедать молодые рты: они удалялись на снежную равнину или их относили на носилках на пустынный горный склон и оставляли там. Но тогда в обществе существовал дефицит материальных ресурсов, возражает экономист. Сейчас пожилые люди, наоборот, создают множество рабочих мест. Да, но они съедают львиную долю средств, выделенных на здравоохранение, большая часть этих денег тратится на людей в последних стадиях… да, это все понятно, но гибнут неповинные… позвольте вас прервать, это зависит от того, что понимать под невиновностью, кое-кто из этих… неужели вы оправдываете… разумеется, нет, но ведь нельзя не признать…

Ведущий объявляет, что начинается прием звонков от радиослушателей.

– Не доверяйте никому моложе шестидесяти лет, – говорит первый звонящий. Все смеются.

Второй звонящий заявляет, что не понимает, как они могут шутить на подобную тему. Пожилые люди упорно работали всю жизнь, десятилетиями платили налоги и, скорее всего, до сих пор платят, и куда смотрит правительство, неужели политики не понимают, что молодые не голосуют? Если правительство не возьмется за ум и не наведет порядок, на следующих выборах оно получит по заслугам. Больше тюрем! Вот что нужно на самом деле.

Третий звонящий начинает с того, что он как раз голосует, но ни черта с этого не получил. Потом он выкрикивает: «Жги рухлядь!»

– Простите, не понял, – говорит ведущий. Человек визжит:

– Вы прекрасно все поняли! Жги рухлядь! Вы меня слышали!

Его отключают. Слышится бодрая музыка.

Вильма выключает радио – на сегодня хватит разведданных.

Пока она шарит в поисках чайных пакетиков – заваривать себе чай очень рискованно, можно обжечься, но она будет осторожна – звонит телефон с большими цифрами. Аппарат старомодный, с трубкой – с мобильником Вильма уже не справляется. Она находит телефон боковым зрением, игнорируя десяток человечков, устроивших себе каток на кухонном рабочем столе, – они облачены в длинные бархатные плащи, подбитые мехом, и серебряные муфты, – и берет трубку.

– Слава богу! – восклицает Элисон. – Я видела, что происходит, по телевизору показали ваше здание, всех этих людей снаружи, перевернутый фургон из прачечной… Я так беспокоилась! Я прямо сейчас прыгаю в самолет и…

– Нет, – говорит Вильма. – Здесь все в порядке. Я в порядке. Все под контролем. Оставайся на…

В трубке воцаряется мертвая тишина.

Значит, эти люди начали перерезать провода. С минуты на минуту отрубят и электричество. Но в «Усадьбе «Амброзия» есть генератор, так что какое-то время они смогут продержаться.

Когда она пьет чай, дверь отворяется, но это не Тобиас – «Брютом» не пахнет. Торопливые шаги, запах соли и мокрой тряпки, рыдания. Вильму заключают в крепкие объятия, от которых у нее растрепывается прическа.

– Они говорят, что я должна уйти! Говорят, что должна! Нам велели уйти из здания, всем работникам, всем отделениям! Нам всем! А не то они…

– Катя, Катя, успокойся, – говорит Вильма. Она отцепляет ее руки одну за другой.

– Но вы мне как мать!

Вильма слишком много знает о Катиной властной матери; это сравнение весьма нелестно, но Катя, конечно, хотела сказать ей приятное.

– Со мной все будет в порядке, – говорит она.

– Но кто будет стелить вам постель, и приносить свежие полотенца, и подметать, что вы разбили, и класть шоколадка вам на подушка каждый вечер…

– Я справлюсь, – говорит Вильма. – А теперь будь хорошей девочкой и не поднимай шум. Скоро пришлют армию. Она наведет порядок.

Это ложь, но Кате следует уйти. Незачем ей оставаться в здании, все больше напоминающем осажденную крепость.

Вильма просит принести ее сумочку и отдает Кате все наличные деньги, какие остались. Пускай хоть кому-нибудь пригодятся; Вильме, похоже, вылазка по магазинам в ближайшее время не светит. Она велит Кате забрать из ванной все куски цветочного мыла, оставив только два на всякий случай.

– Почему в ванне вода? – спрашивает Катя. Хорошо хоть, рыдать перестала. – Это холодная! Я сделаю горячая!

– Не надо ничего делать, оставь. А теперь беги. Вдруг они забаррикадируют двери? Ты же не хочешь опоздать?

После ухода Кати Вильма тащится в дневную часть комнаты, по дороге сбивая что-то с полки (кажется, стакан с карандашами – звук как от деревянных палочек), и падает в кресло. Она собирается оценить свое положение, пересмотреть свою жизнь или что-нибудь в этом роде, но сначала продерется через пару предложений из «Унесенных ветром» на электронной читалке с крупным шрифтом. Она умудряется включить эту штуку и найти место, где читала, – само по себе уже чудо. Может, пора ей учить шрифт Брайля? Возможно, но теперь уже маловероятно.