Книга Проксима созвездия Лжи - Аркадий Гендер

***

Он позвонил через несколько дней утром, когда Ольга, проснувшись, смотрела по телевизору новости. По всем каналам сообщали подробности вчерашнего громкого покушения на одного из заместителей столичного мэра, известного своей жесткой позицией в защиту пересмотра итогов приватизации ряда крупных московских предприятий. Разумеется, завод «Конвейер» был в числе первых, если не первым в этом списке. И хотя ценой жизни троих своих охранников чиновнику удалось избежать гибели, было ясно, что он, находясь на больничной койке, до смерти напуганный покушением, за свою идею больше не борец.

— Я был занят эти дни, — сказал в трубку Шер-Хан, словно извиняясь, что звонит так поздно.

Ольгу передернуло, — если у нее и были сомнения в том, что это покушение — дело рук Шер-Хана, то теперь они отпали.

— Приезжай немедленно, — ответила она, умышленно перейдя на «ты». — Я не могу больше ждать.

Она едва успела переодеться. Не зная, каков окажется сценарий этой их встречи, Ольга долго обдумывала свой внешний вид, и решила предусмотреть различные варианты развития событий. Дверь Шер-Хану открыла женщина, с ног до головы укутанная в зеленый с золотом хиджаб, по всем мусульманским канонам оставляющий на обозрение постороннему мужчине только лицо, ступни и кисти рук. Тень разочарования промелькнула по лицу киллера, — он явно ехал сюда не за богословской беседой. «Вариант номер два», — подумала Ольга, скидывая хиджаб на пол. Под ним на ней ничего не было.

Они занимались этим весь день до вечера. Шер-Хан был неутомим, — выяснилось, что женщины у него не было много лет, потому что строгая мусульманская этика не позволяла ему пользоваться услугами проституток. Ольга, которая тоже уже забыла, когда последний раз муж уделял ей от телесных щедрот своих, с ужасом ловила себя на том, что ласки убийцы ей совсем не отвратительны. Короткие перерывы между бесчисленными соитиями Ольга, в угоду мусульманину удерживая себя от жуткого желания курить, выспрашивала историю его жизни.

Шерван был пятым сыном и девятым ребенком в большой семье, живущей высоко в горах Турецкого Курдистана. Во времена, когда Советский Союз поддерживал национально-освободительные движения, отец Шервана, будучи местным родовым главой — шейхом, побывал в Москве, получил образование в Институте дружбы народов, поэтому русский язык мальчик неплохо знал с детства. Он рос очень любознательным ребенком, но больше всего в школе ему нравились уроки богословия, которые вел старый добрый мулла. Но когда Шервану едва исполнилось девять, его учеба закончилась. Отряды регулярной турецкой армии нагрянули в их село и, не без основания полагая, что отец Шервана — один из вождей курдских сепаратистов, убили его, для верности расстреляв всю его семью и спалив село. Шерван спасся чудом, укрывшись в мечети. Он видел гибель родни, плакал и клялся отомстить. Когда солдаты ушли, Шерван похоронил погибших и пустился в путь. Он пересек границу и присоединился к одному из вооруженных курдских отрядов, действовавших с территории Сирии. Мальчик быстро познал азы воинского дела. Он просился во все самые рискованные операции и был беспощаден в бою. Именно тогда перед тем, как выпустить пулю в очередного турецкого солдата, его губы начала искривлять злая усмешка. Правда, золотого зуба у него тогда еще не было. Он вырос и повзрослел на войне. Но один раз они попали в засаду и были разбиты. Оставшимся в живых отход в Сирию турки отсекли. Две недели остатки отряда с постоянными боями плутали в горах, пока не оказались на территории Ирана. Там партизан не ждали и не жаловали. Началась жизнь, полная лишений и отсутствия смысла. Через какое-то время, приписав себе несколько лет к возрасту, Шерван в числе прочих наемников из разных мусульманских стран завербовался в Чечню, причем решающим оказалось знание им русского языка. Основополагающим при принятии им решения об участии в чужой для него войне стали соображения сугубо материальные. Дело в том, что, убив даже не десятки, а сотни врагов, чувство мести за погибшую семью несколько притупилось, и на первый план у взрослеющего Шервана стала выходить еще одна, весьма амбициозная цель. Он начал мечтать вернуться в свои места, и не просто вернуться, а возродить спаленное дотла село, собрать рассыпавшихся по всему Курдистану земляков и заселить заново отстроенные дома. А еще мечтал Шерван реставрировать старую мечеть, возвести вместо старого, рухнувшего минарета, новый, высокий и тонкий, как пирамидальные тополя вокруг, и чтобы с его заоблачной вершины ранним утром звонкий и чистый голос муэдзина созывал сельчан к утреннему намазу. Как в детстве, в счастливом детстве, до того, как жизнь Шервана превратилась в войну… И, разумеется, во главе всего этого счастья, этого рая на земле будет стоять он, и люди не по возрасту будут почтительно величать его Шерван-ага. Это будет справедливо и по праву рождения, и потому, что все это будет сделано на его деньги. А денег на это нужно было много, очень много — может быть, миллион долларов, или даже больше. Но вербовщики обещали хорошо платить, и Шерван уехал воевать в неизвестную, чужую страну. Без малого восемь лет провел он в Чечне. Тамошние горы были очень похожи на горы его родины. Зимой их склоны были опасны, потому что на белом снегу было очень трудно укрыться от зоркого взгляда вражеских вертушек. Зато весной эти склоны были родным домом, ведь из густой «зеленки» так удобно было стрелять в противника, в мощную американскую оптику выцеливая, в первую очередь, офицеров. Шерван, помня теплые слова отца о годах, проведенных в Москве, не испытывал к русским никакой ненависти. Но это были гяуры, неверные, и убивать ему их было даже легче, чем единоверцев-турок. В общем, Шерван воевал хорошо, принимал участие в обороне Грозного в первую кампанию, был вместе с Басаевым в Буденновске, в боях получил три ранения. Порой было голодно, цынга испортила Шер-Хану зубы, и один из них пришлось заменить золотым. Но игра стоила свеч — хозяева платили исправно, и счет до востребования в одном из ливанских банков медленно, но неуклонно рос. Но как-то раз федералы крепко потрепали их отряд, плотно сели ему на хвост и вытеснили в Панкисское ущелье, в Грузию. При переходе границы Шерван был тяжело ранен, и оказался в госпитале в Кутаиси. Там его совершенно случайно нашел один крупный грузинский преступный авторитет, подбиравший «специалиста по устранению» для работы в России. Так пару лет назад Шерван оказался в Москве, у Дерябина. Ему было всего двадцать лет.

На первых порах их «деловые» отношения складывались вполне безоблачно. Порученец, прозванный насмешливым Дерябиным Шер-Ханом, с блеском исполнял самые сложные задания, причем за мизерные по московским меркам гонорары. Трения начались примерно через год, когда Шер-Хан поосмотрелся и понял, что его бессовестно эксплуатируют. Устраняя его руками одного конкурента за другим, Дерябин получал баснословные дивиденды, а мечта самого Шер-Хана была почти так же далека, как и десять лет назад. К тому же в один прекрасный момент никогда не читавший Киплинга Шер-Хан узнал, что носит имя хоть и тигра, но — животного. Он мгновенно возненавидел и кличку, которая ему раньше так нравилась, и давшего ему ее человека. На следующий день Шер-Хан явился к Дерябину и потребовал увеличения оплаты труда в десять раз. Дерябин возмущался, взывал к совести Шер-Хана, апеллировал к авторитету грузинского «аторитета», считавшего, что Шер-Хан у него в неоплатном долгу за вызволение из госпиталя, но наемник был непреклонен. Дерябин, которому по зарез нужно было срочно устранить одного неуступчивого чиновника из префектуры округа, был вынужден согласиться. За одну акцию Шер-Хан получил больше, чем за все предыдущие. Но Дерябин не привык, получив пощечину, утираться, и он посадил зарвавшегося киллера на голодный паек, просто перестав давать ему поручения. Почти год Шер-Хан сидел без работы, потихоньку проживая в дорогущей Москве накопленное. Когда же, наконец, Дерябин все же был вынужден прибегнуть к его услугам, поручив устранение того самого заместителя мэра, о ком сейчас кричали все средства массовой информации, удача впервые отвернулась от Шер-Хана. Чиновник остался жив, и Дерябин отказался платить. Шер-Хан был готов исправить свою ошибку, но чиновник стал неопасным, и, стало быть, цель Дерябина была достигнута. Он запретил Шер-Хану даже думать о повторном покушении, недвусмысленно пригрозив, что в случае неповиновения и на киллера найдется киллер. Шер-Хан в бешенстве покинул кабинет Дерябина. В общем, отношение Шер-Хана к Дерябину можно было уместить в одно-единственное слово — ненависть.