Книга Алхимик - Паоло Бачигалупи

Мы смотрим друг на друга. Алиса неуверенно смеется и решает принять мои слова за шутку.

– Не будь грубым.

Тут из‑за бонсай выскакивает Иллони и хватает Алису за руку.

– Вот ты где! Я повсюду тебя ищу. Ты не имеешь права прятаться. Сегодня ты звезда!

Она тащит Алису прочь с безапелляционным напором, который заставил Нью‑Йорк поверить, будто эта женщина может его спасти. На меня она даже не смотрит. Алиса терпеливо улыбается и манит меня за собой. Мария созывает всех, карабкается на край фонтана, затаскивает следом Алису. И начинает говорить об искусстве, и самопожертвовании, и дисциплине, и красоте.

Я отключаюсь. Самовосхваление хорошо в меру. Очевидно, что Алиса – одна из лучших в мире. Разговоры лишь превращают это в банальность. Но спонсорам необходимо ощутить свою сопричастность, они все хотят выжать Алису и сделать ее своей, а потому говорят, говорят, говорят…

– …мы бы не собрались здесь, поздравляя друг друга, если бы не наша очаровательная Алиса, – вещает Мария. – Хуа Чиан и Телого хорошо потрудились, но в конечном итоге именно в исполнении Алисы претенциозное творение Телого нашло глубокий отклик в сердцах критиков. Именно ее следует благодарить за безупречность произведения.

Все аплодируют, а Алиса мило краснеет, не привычная к лести коллег и соперников. Мария перекрикивает шум:

– Я несколько раз звонила Банини, и ему явно нечем ответить на наш вызов, так что, полагаю, ближайшие восемьдесят лет принадлежат нам. И Алисе!

Оглушительные аплодисменты.

Мария снова машет, чтобы привлечь внимание, и хлопки переходят в свист, который наконец стихает, позволяя ей продолжить:

– Чтобы отметить конец эпохи Банини и начало новой эры, я хочу преподнести Алисе небольшой знак признательности… – Наклонившись, она берет джутовый мешочек, расшитый золотыми нитями. – Разумеется, женщины любят золото, и украшения, и струны для альта, но я подумала, что этот подарок особенно соответствует моменту.

Я притискиваюсь к стоящей рядом даме, чтобы лучше видеть, а Мария драматично воздевает мешочек над головой и кричит:

– Алисе, нашей победительнице динозавров !

И достает из мешочка зеленого бронтозавра.

Точь‑в‑точь как у того мальчишки.

Огромные мультяшные глаза смотрят прямо на меня. На мгновение мне кажется, что динозавр подмигивает своими длинными черными ресницами, а потом толпа начинает смеяться и хлопать. Шутка доходит. Банини = динозавр. Ха‑ха.

Алиса берет динозавра за шею и крутит над головой, и все снова смеются, но я уже ничего не вижу, потому что лежу на полу, запутавшись в душных джунглях человеческих ног, и не могу дышать.

– Ты уверен, что все в порядке?

– Разумеется. Все отлично. Я же говорил, все хорошо.

Полагаю, так оно и есть. Сидя рядом с Алисой в приемной, я не испытываю головокружения, только усталость. Прошлым вечером она положила динозавра на прикроватный столик, рядом со своей коллекцией маленьких музыкальных шкатулок, украшенных драгоценными камнями, и проклятая тварь всю ночь таращилась на меня. В конце концов в четыре утра я сдался и запихнул его под кровать. Но утром Алиса нашла динозавра и вернула на место, и он снова уставился на меня.

Алиса стискивает мою руку. Это небольшая частная клиника омоложения, на окнах – голографии парусников в Атлантическом океане, поэтому комната кажется просторной и открытой, пусть солнечный свет и является продуктом зеркальных коллекторов. Это не один из гигантских общественных монстров, возникших в пригородах, когда истек срок действия патентов на омоложение. Платишь чуть больше, чем за генерики «Медикэйд», зато не нужно стоять в очереди изможденных воров, вшивоголовых и алкашей, которые требуют омоложения, хотя тратят свои бесконечные жизни впустую.

Медсестры действуют быстро и эффективно. Очень скоро Алиса уже лежит под капельницей, а я сижу рядом, и мы смотрим, как в нее вливается молодость.

Это обычная прозрачная жидкость. Я всегда думал, что она должна бы быть зеленой и шипучей, чтобы вызывать рост. Ну ладно, пусть не зеленой, но определенно шипучей. Внутри она точно шипит.

Алиса судорожно вдыхает и тянется ко мне, тонкие бледные пальцы касаются моего бедра.

– Возьми меня за руку.

Эликсир жизни пульсирует, наполняя ее, очищая. Алиса быстро, неглубоко дышит. Ее зрачки расширяются. Она больше не видит меня. Она где‑то внутри, восстанавливает утраченное за последние восемнадцать месяцев. Сколько бы раз я это ни делал, не устаю поражаться, глядя, как кто‑то другой проходит процедуру: человек словно тонет, а потом выныривает на поверхность более цельным и живым, чем прежде.

Глаза Алисы фокусируются. Она улыбается.

– Боже, я никогда к этому не привыкну.

Она пытается встать, но я удерживаю ее и вызываю сестру. Та отключает капельницу, и я веду Алису к машине. Она тяжело опирается на меня, спотыкается, прикасается ко мне. Сквозь ее кожу я почти чувствую шипение и покалывание. Алиса забирается в автомобиль. Когда я сажусь внутрь, она поворачивается ко мне и смеется.

– Мне так хорошо, что нет слов.

– Нет ничего лучше, чем передвинуть стрелки назад.

– Отвези меня домой. Хочу быть с тобой.

Нажимаю кнопку пуска, и мы выезжаем с парковки. Перепрыгиваем на магнитку, ведущую с Центрального Шпиля. Алиса смотрит, как за окнами скользит город, покупатели, бизнесмены, мученики и призраки, потом мы вырываемся на открытое пространство, на трек высоко над джунглями, и несемся на север, к Ангельскому Шпилю.

– Как прекрасно быть живой, – говорит она. – В этом нет никакого смысла.

– В чем?

– В отказе от омоложения.

– Если бы люди были осмысленными, у нас не было бы психологов.

И мы не покупали бы игрушечных динозавров детям, у которых все равно нет будущего. Я скриплю зубами. Ни малейшего смысла. Тупые мамаши.

Алиса вздыхает, проводит руками по бедрам, разминая плоть, задирает юбку и впивается пальцами в тело.

– Но в этом правда нет смысла! Это так приятно. Только безумец может отказаться от омоложения.

– Конечно, они безумны. Они убивают себя, рожают детей, о которых не умеют заботиться, живут в загаженных квартирках в темноте, никогда не выходят на улицу, скверно пахнут, ужасно выглядят, их не ждет ничего хорошего… – Я понимаю, что чрезмерно повышаю голос. И закрываю рот.

Алиса смотрит на меня.

– Ты в порядке?

– В полном.

Но это не так. Я в ярости. В ярости из‑за женщин, которые покупают дурацкие игрушки. В бешенстве, потому что эти тупые бабы дразнят своих тупых обреченных детей, обращаются с ними так, словно их не ждет компост.