Книга Лабиринт Мечтающих Книг - Вальтер Моэрс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И только сейчас мне открылась вся радикальность этого искусного приема. Ну, конечно, – Невидимый театр! Вся инсценировка была бы погублена, если бы постановщики попытались изобразить Призрачного Короля с помощью таких банальных средств, как сконструированная кукла, пусть даже мастерски изготовленная. Как я уже говорил, реальную величину невозможно изобразить в театре. Как невозможно сыграть силу, сымитировать истинную красоту и передать естественную необузданность. Поэтому каждая попытка изобразить Призрачного Короля с помощью технических средств с самого начала была обречена на провал. Это все равно, что дикого лиственного волка играл бы актер в волчьем костюме – просто смешно! Поэтому решение – полностью предоставить это фантазии зрителей – было единственно верным. Гениальный драматургический прием, который мог применить только тот, кто полностью доверял своим способностям, кто плевать хотел на мнение скептиков. Решение гения! Эта невидимая кукла, которая каждого зрителя в зале превращала в одаренного пуппетиста, окончательно убедила меня в том, что тот, кто скрывался за вывеской «Кукольный Цирк «Максимус», должно быть, был великим мастером во всех сферах. Умелец на все руки, который слепо следовал своим инстинктам и почти всегда попадал в точку. Я огляделся, так как мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Кто-то, кто скрывался за декорациями и смотрел на тех, кто был в зале. Как кукловод смотрит на свой инструмент! Я так громко рассмеялся над этой, внезапно посетившей меня мыслью, что ужаска с упреком покосилась на меня. Я вновь собрался и сконцентрировался на происходящем на сцене.
Из всех эпизодов в Замке Шаттенталь наибольшее впечатление на меня произвел тот, в котором Призрачный Король рассказывал свою историю. Для этого прибегли к одному из самых простых, но наиболее эффектных театральных жанров: фантасмагории. На стенах тронного зала появились большие, подсвечиваемые сзади постоянно меняющимися цветами – то красным, то желтым, то голубым – экраны, на которые проецировались вырезанные фигуры и различные атрибуты. Демонстрация сопровождалась рассказом Призрачного Короля. Это были то живые существа, то здания или ландшафты, огонь и вода, птицы в свободном полете, плывущие облака, колышущаяся на ветру трава и бурные реки, фантастические образы, воображаемые персонажи и целый мир духов. Так была представлена жизнь и мышление Призрачного Короля, его детство и его становление как писателя и, конечно, самая страшная часть его истории, в которой он был превращен Фистомефелем Смейком и Клавдио Гарфенштоком в существо из бумаги и заточен в катакомбы.
Несмотря на грандиозные детали сцен в Замке Шаттенталь, я заметил, что моя книга и здесь была основательно сокращена. Были выпущены мой бой с Живыми Книгами и мое пребывание в библиотеке Орма. Почему? Это было мне неизвестно. Как и то, почему отсутствовала глава с великаном в подвале Замка Шаттенталь. Может быть, постановщики не хотели нарушать элегическую атмосферу сцен новой сменой места и декораций и последующими частыми вставками в действие спектакля. Возможно, нечто подобное произошло с авторами театральной постановки, как и с некоторыми другими читателями моей книги, которые эпизод с великаном считают выдуманным. Полетом фантазии! Иллюзией в моем перегруженном событиями мозгу. Это я прекрасно понимал, потому что, оглядываясь назад, я часто спрашиваю себя, действительно ли я пережил эти события или видел их только во сне.
Вместо этого вскоре последовало прощание с Шаттенталем. Выезд Короля из его подземного убежища в моем скромном сопровождении праздновался как грандиозное событие. С участием бесчисленных кукол, с использованием великолепных световых эффектов с сотнями свечей и музыкальным исполнением интермеццо Гипнатио Сакрема, которое я с тех пор не могу слушать без слез.
Новое покорение Кожаного грота Призрачным Королем, которое, собственно говоря, было беспощадной бойней между охотниками за книгами, кровавым актом мести, отличающимся беспримерной жестокостью, изображалось также в виде фантасмагории, что придавало всей сцене художественный колорит, и она, таким образом, даже для детей, находящихся среди зрителей, была вполне приемлема. Охотники за книгами один за другим падали, сраженные свирепствующим Призрачным Королем. Видны были даже брызжущая кровь и катящиеся отрезанные головы, но все это без выворачивающих душу подробностей, которых потребовала бы эта сцена с участием пластических кукол. Так что кровавые события оказались не более реальными, чем страшный сон.
Этот ужасный эпизод обозначил, по сути дела, конец моего пребывания в подземном мире, как вы уже знаете, мои дорогие друзья! История заканчивается тем, что я после этого поднялся с Призрачным Королем наверх, чтобы стать свидетелем того, как книжнецы путем гипноза заставили оставшихся охотников за книгами уничтожить друг друга. И тем, как Призрачный Король казнил Клавдио Гарфенштока листом бумаги, чтобы потом поджечь самого себя и, горя ярким пламенем, загнать Фистомефеля Смейка в лабиринт Книгорода. Все это вы также прекрасно знаете, и у меня нет необходимости вновь подробно описывать эти жуткие и печальные сцены, пусть даже они относятся к самым незабываемым эпизодам этой инсценировки. Именно поэтому я решил от этого воздержаться.
Позвольте мне тогда завершить мой отчет о Кукольном Цирке «Максимус» описанием последних декораций: это была модель Города Мечтающих Книг, настолько объемная и с мельчайшими деталями, что она заполнила собой самую большую из сцен. Но прежде чем появились первые языки пламени, слабый запах гари возвестил о том, что случилось. Потом повсюду из крыш стал вырываться небольшой огонь. Запах дыма усиливался, становился более резким, едким, пугающим – до такой степени, что многие зрители обеспокоенно стали оглядываться в поисках запасных выходов. Послышались первые звуки пожарных колоколов, пока слабые и тихие. Мощный голос, который, казалось, доносился со всех сторон, декламировал пронзительным басом стихотворение Пэрла да Гано:
Очаги пожара в городе на сцене становились все больше и все тревожнее, оставляя за собой тонкие столбы дыма, уходящие в театральное небо. Слышался далекий крик и потрескивание пламени, звон стекла и грохот разрушающихся домов. Огонь распространялся как кровь, сочившаяся из открытой раны, бежал по улицам и переулкам. Звон колоколов становился все громче. В зале среди публики возрастало беспокойство, а некоторые начали рыдать – настолько убедительно была изображена катастрофа в уменьшенной форме. Я вцепился в парапет ложи, пытаясь опять подавить слезы. Некоторые зрители стали подниматься со своих мест. Двери зала открылись, и публика устремилась к выходу, не в панике, но настолько быстро, насколько это было возможно. При этом внимательный персонал театра успокаивал спешащих зрителей. Но сам я не мог покинуть ложу, хотя Инацея была уже у двери. Панорама горящего города разрывала мне сердце и одновременно захватывала. Это было зрелище, поразительно напоминавшее то, которое открылось мне, когда я бежал из города и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на него. С театрального неба раздался голос. Должно быть, это был мой собственный голос, так как он декламировал слова из моей книги, которые я посвятил этому событию:
