Книга Былины сего времени - Александр Рудазов

А не станет Кащея – не станет и Карачуна. Скукожится до простого зимнего духа, бессильного призрака, способного только завывать в трубе.

Вот потому Карачун защитит Кащея всегда. Что бы тот ни сделал, что бы ни сотворил.

Всегда.

Выйдя из чащобы, Карачун некоторое время стоял у изгороди, сверлил взглядом хибару бабы-яги. Он никогда еще не был здесь лично, в собственном теле. В облике бурана, бывало, проносился мимо – но тоже все стороной, близко не подлетая.

– Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом! – наконец приказал Карачун.

Однако избушка только закряхтела и заскрежетала. Как и прочие избы сестер-ведьм, стояла она на куриных ногах, но слишком уж много лет провела на одном месте. Глубоко в землю вросла.

Вместо избушки ответ дала сама хозяйка. Из-за двери послышался глумливый смешок и шамканье:

– А хто это ко мне пожаловал?.. Неушто сам Карачунище?.. Што, старый бес, зелена вина выпить зашел, али в байне попариться?

– Не пить я пришел и не в мыльне потеть, – хмуро ответил Карачун. – Отдавай мне Кащееву женку, старуха!

– А коли не отдам?

– А тогда мой меч – твоя голова с плеч!

Палка Карачуна повернулась, блеснула в лунном свете и в самом деле оборотилась мечом – ледяным, сверкающим. Он поднял его повыше, замахнулся, словно собираясь распахать всю избушку со всеми, кто в ней прячется…

…но тут дверь резко распахнулась.

– Гах-ха-ха-ха-а-а-а!!! – прогремела баба-яга, вылетая в гудящей ступе.

Пест она держала в одной руке, вторая бессильно свисала вдоль тела. Очи-бельма слепо таращились в никуда. Но с кошмарной ведьмой из избы вырвался бурный вихорь – и даже Карачун на миг пошатнулся, принялся даже падать…

…но не упал. Вместо того он резко распрямился, хлестнул воздух плетью, поднял еще выше меч и сам принялся расти.

Выше, выше, еще выше!.. Вот уж в Карачуне две сажени, вот уж три!.. четыре с лихом!..

– СДАВАЙСЯ, СТАРУХА!!! – пророкотал он, взмахивая инеистым клинком. – Я КАРАЧУН, ДЕМОН ЗИМЫ!!!

– Што, нешто батюшка мой недосташно тебя в землю-то вколотил, чувырло сосноворослое?! – глумливо крикнула вьюжащая в ступе баба-яга.

– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ЕГО ПОМИНАТЬ?! – проревел ледяной великан.

Когда-то Карачун и впрямь был ледяным великаном-гримтурсом. В те славные дни, когда они еще ходили по земле. В ту древнюю эпоху, когда великанов было много. Сохранись они до наших дней – не жить людям так вольготно, не гулять, смело глядя в небо.

Да только не сохранились они. Большую часть великанов еще в стародавние времена истребил бог-громовержец. Перун, Тор, Зевс, Индра… как уж его только не называли. Победитель великанов.

Сами великаны обычно называли его гнидой поганой.

И теперь один из последних гримтурсов вновь выпрямился во весь рост и бился с дочерью своего лютейшего врага. Буря-яга покрыла небо мглою, закрутила воздух снежным вихрем. Гудящая ступа так и мелькала, уходя от взмахов страшного клинка, уклоняясь от свистящей плети. Пест в ее руке тоже обернулся мечом – ржавым иззубренным пырялом, источающим черный дым.

Василиса сидела у окна ни жива ни мертва. Она не смела высунуться, не смела пошевелиться – только смотрела на бушующий в ночи белый столб. Где-то там с ревом носилась ее наставница и топал ледяными ножищами громадный старик. Видно не было почти ничего, зато слышно – ого как!

Вот тьму прорезало криком боли – и у Василисы екнуло сердце. То кричала баба-яга. Похоже, Карачун таки задел ее, таки резанул своим мечищем.

Но, по счастью, другого звука за криком не последовало. Того, что пугал Василису куда больше – грохота упавшей ступы. Та по-прежнему гудела и жужжала, точно саженный шмель… и Карачун все так же матерно бранился, пытаясь поймать летучую старуху. Значит, не все еще потеряно.

А потом в сердце этой метели засияли зарницы. Вьюга чуть поутихла, и Василиса увидела перекошенную рожу Карачуна. Косматый великан прикрывался ручищами, тщетно пытаясь защититься от слепящих вспышек, летящих с костлявой ведьминой длани.

Палящие молнии Перуна. Он одарил ими свою дочь еще до того, как та стала бабой-ягой. Та потом поделилась ими с новыми сестрами, но во вторых руках те били не так уж и мощно.

Но уж у самой Бури Перуновны!..

Карачун страшно зарычал, захрипел. Обычные молнии вреда б ему не причинили, прошли бы, как сабля сквозь снежную тучу. Однако то были не просто молнии. Эти жгли его, слепили, даже… морозили?.. Он, Карачун, зимний дух, буран оживший – и вдруг мерзнет, коченеет?!

Отступил он. На шаг сперва. Там еще. Взметнул было снова меч, шарахнул плетью – да слабо уж, вполсилы едва. А Буря-яга натиск только усилила – жужжала вокруг в ступе, молниями обливала, тоже мечом помахивала.

Вот уж и в небе грянуло! Туча черная сгустилась, зарницами ярыми полыхнула! Карачун понял, что не взять ему верх сегодня, не одолеть проклятой ведьмы. Завыл-заревел он гневно, уходя из телесного облика, живым бураном становясь.

Попытался было в этом обличье окутать Бурю, сдуть ее ступу, заморозить заживо… да снова на молнии напоролся. И на меч – прямо в темя он вошел снежному духу, впрыснул чары черные, зловещие. Развеяло Карачуна бессильным ветром, размело по округе поземкой.

– Кашшею передай, што Василиска таперича моя! – прохрипела вслед баба-яга. – Нет ему ходу сюды! Пушшай помнит невесту свою!

Карачун дал деру. Бежал, словно раненый зверь – обессиленный, ослабший. Но и Буря-яга спустилась наземь с трудом, вывалилась из ступы, точно куль с ветошью. Вылетевшая из избы Василиса ахнула в ужасе – в ступе зиял глубокий раскол, из коего сочилась густая черная жижа… кровь!

Страшен был удар Карачуна. Всего один – но лишь чудом не разрубил летучую ведьму надвое. Слепая одноногая старуха теперь не могла даже подняться – корчилась, как раздавленная муха.

Василиса внесла ее в избу на руках. По счастью, легка оказалась баба-яга – точно осинка высохшая. Василиса уложила ее на полатях, содрала грязные тряпки, обнажив ужасную рану. Кровь уж почти перестала течь – плоть старухи была темна и заскорузла, как у окоченелого покойника. Чуть слышно хрипя, она коснулась ладони Василисы и прошамкала:

– Ништо… Ништо… Не таких видали, а и тех бивали… И этого сдюжили, вишь… Мне-то что содеетса, я четыре тышши лет уж живу…

– Бабушка Буря, а что ты там такое сказала под конец? – осторожно спросила Василиса. – Какую это невесту Кащей пусть помнит? Если меня, то я ему не невеста, а супружница законная…

– Да не тебя, девка, не тебя! – насмешливо ощерилась баба-яга. – Меня!

– Тебя?.. А… ты… невеста?.. Бабушка Буря, ты была Кащею невестой?!

– А то ж… – сплюнула старуха. – Былась… Давно… Еще когда он не был… таким вот… бессмертным, кха!.. Когда жизнь в ем еще… играла… Когда я… молодухой была…