Книга Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Осмотр подтверждает беременность. Вас может тошнить, в первые, месяцы. Надо потерпеть, и все пройдет.

Спускаясь по лестнице, Тони посчитала на пальцах:

– После Рождества обвенчаемся. Ничего не будет заметно. Летом… – остановившись, в почти жарком солнце, она счастливо зажмурилась:

– Летом родится маленький. Или девочка… – по дороге домой Тони купила сладких апельсинов, из Валенсии. Доктор сказал ей, что надо хорошо питаться:

– В Барселоне пока хватает провизии, в отличие от вашего родного Мадрида, – добавил он:

– В столице, говорят, очень голодно, с осадой города. Зачем все… – врач оборвал себя: «Вы женщина, вам политика не интересна».

Тони ловила взгляды мужчин, вдыхая свежий ветер с моря. Она посидела в кафе, покуривая сигарету, за чашкой кофе, провожая глазами солдат в республиканской форме:

– Скоро мы уедем отсюда. Отправимся в Россию, я напишу книгу. Она тоже станет бестселлером… – мимо ехал расклейщик афиш, на велосипеде. Из корзины торчал рулон. Тони заметила черный, резкий шрифт: «ПОУМ».

– Опять коммунисты, по наущению русских, затевают ссоры… – девушка рассчиталась:

– Нам недолго здесь жить осталось. Виллем не коммунист, однако, он сочувствует нашим взглядам. А Петр… – девушка пошла к дому:

– Хоть бы я его вообще больше никогда не видела. И не увижу. Он не появлялся. Может быть, его расстреляли, – обрадовалась Тони:

– Было бы очень хорошо. В любом случае, в Бельгии он меня не найдет, а в Москве мы с ним не столкнемся. Даже если он жив, Россия, большая страна… – она легко взбежала наверх.

Тони закатила глаза. Фон Рабе покуривал, прислонившись к стене, надвинув на бровь шляпу:

– Я вас ждал, леди Антония, – он посмотрел на часы, – куда вы ходили? В пресс-бюро? – фон Рабе, пристально, незаметно, осмотрел ее лицо:

– Пресс-бюро она не навещала, иначе бы она не улыбалась. Сегодня штаб обнародовал новости, из Теруэля. При мне афиши начали по городу развозить. Если Виллем успел застрелиться, то леди Антония осталась свободной, что нам очень на руку. Я бы в его положении, стреляться не стал. Подумаешь, тридцать детей погибло, сотня раненых. Однако он верующий человек. ПОУМ, после такого можно похоронить. Она, судя по всему, пока ничего не знает. Вся цветет… – на белых щеках девушки играл легкий, красивый румянец, глаза блестели.

– Нет, и не ваше дело, где я была, – сухо ответила Тони:

– Давайте мне негативы, и катитесь отсюда к черту. Вашу просьбу я выполнила… – фон Рабе улыбался:

– Даже кофе мне не сварите, по старой памяти? Право, леди Холланд, я вовсе не такой плохой человек. Я все принес… – Макс вынул из кармана куртки конверт.

Пробормотав что-то нелестное, Тони открыла квартиру. Фон Рабе, держа пакет, переступил порог:

– Револьвер у нее в саквояже, наверняка. Она не станет в меня стрелять… – он посмотрел на стройные, длинные ноги, в простых туфлях:

– Леди Антонии некуда идти. Если Виллем не покончил с собой, то его казнят, по приговору трибунала. Убийца и дезертир, – Макс накинул цепочку на дверь.

Запыленный грузовик остановился на приморской дороге. Отсюда были хорошо видны шпили Саграда Фамилия, но местность оставалась деревенской. Ставни в каменных, бедных домиках захлопнули. Поселок отдыхал, шла сиеста. По тропинке брело маленькое стадо коз, пахло солью, вдали блестел залив. Крохотное кафе тоже было закрыто. Ветер шевелил страницы газет на столиках. Кто-то оставил шахматную доску. В затянутом холщовым тентом кузове грузовика лежали мешки с апельсинами. Виллем, привалившись к борту, опустил голову в руки.

Священник, приютивший его в кафедральном соборе Теруэля, отец Хосе, вывел мужчину из города, ночью, по западной дороге, на территорию националистов. Вилллем не мог подумать, о том, чтобы вернуться в окопы республиканцев. После исповеди отец Хосе устроил его в скромном доме, во дворе собора. Священник накормил его и велел спать. Виллем не мог заснуть. Он сжимал сильными пальцами распятие, едва слышно плача. Отец Хосе ушел в госпиталь, и вернулся поздним вечером. Погибло тридцать детей, а из сотни раненых, среди них были и взрослые, многие находились при смерти.

– Сеньор О’Малли, – священник посмотрел в сторону, – закрывший своим телом детей, в порядке. Его прооперировали, вынули осколок… – Виллем сглотнул: «Святой отец, мне надо в Барселону». Священник присел рядом:

– Поступайте, как знаете, сын мой. Я буду молиться за вашу душу. И еще… – он быстро набросал что-то на листке бумаги.

Коммунисты, только в этом году разрешили проводить, на своей территории, службы в церквях. Многих монахов и священников расстреляли. Кое-кто спасся, перейдя линию фронта, но, как сказал отец Хосе, священники часто отказывались покидать паству. Он вздохнул:

– Люди умирают, женятся, у них дети рождаются. Как их оставить? – бенедиктинское аббатство Девы Марии Монсерратской, самый известный монастырь Каталонии, коммунисты закрыли. Однако, по словам отца Хосе, настоятель и монахи до сих пор жили в городе. Отец Хосе, зорко, посмотрел на Виллема:

– Мы с настоятелем учились, в Риме. Отец Фернандо. Возьмите записку… – священник, неожиданно ласково, погладил Виллема по голове:

– Молитесь, сын мой. Господь милосерден, он прощает грехи раскаявшегося человека… – Виллем вытер покрасневшие, распухшие глаза:

– Никогда Он меня не простит, святой отец. Я своими руками… – он стиснул кулаки:

– Спасибо вам. Я еще не знаю, что мне делать дальше… – пистолет отец Хосе у него забрал и наотрез отказался возвращать. Священник заметил:

– Я его в колодец выбросил. И вот, – он протянул Виллему гражданскую одежду, – это я для беженцев держу. Оставьте здесь вашу форму.

В деревне под Теруэлем крестьяне довели его до линии фронта. Он перешел на республиканскую территорию ночью, добравшись на попутном грузовике до Валенсии. На тамошнем рынке, Виллем нашел машину в Барселону. У Виллема не было документов. Его бельгийский паспорт остался в Париже, у кузена Мишеля, в сейфе на набережной Августинок. Отдав кузену паспорт, Виллем присвистнул: «Очень хорошо сделано». Мишель нажал на выступ в лепнине, украшавшей колонну:

– Теодор все устроил. Он не только архитектор, но и отличный инженер. Я объяснил, что часто в разъездах, беспокоюсь за ценные вещи… – в сейфе лежали поддельные паспорта, печати, чернила, стопки фотографий в конвертах.

Французские, фальшивые документы Виллема остались в его сумке, в блиндаже, в расположении республиканских войск. Валенсия кишела военными патрулями, но Виллем, на его счастье, не попался им на глаза. Любой мужчина призывного возраста, в штатском костюме, вызывал подозрение. Отец Хосе снабдил его довоенными песетами, отмахнувшись: «Ни о чем не беспокойтесь, пожалуйста».

– Он даже не знал моего имени. И не спрашивал… – довоенные деньги свободно принимали во всей Испании, правда, по плохому курсу. Виллем поел, в задней комнате какой-то забегаловки. Он сидел над стаканом вина, уставившись в простой, деревянный стол: