Книга Проблемы социологии знания - Макс Шелер

Исторический номиналист – а он всегда номиналист и своего времени – не замечает вечно бьющуюся в становлении душу истории, [порождающую] исторический смыл прошлого, как и возможное содержание будущего: перед его не видящим идеи духом открывается безбрежный океан многоцветных явлений ставшего, а у него нет ни путеводной звезды, ни компаса, чтобы этот океан переплыть. Но «будущее» и то, что он или другие для такового «должны», не только не поддается учету и предвидению (какое оно есть), но и не зависит также от каких бы то ни было являющихся историческому номиналисту в качестве пределов его голубой мечты возможностей и твердо определенных рамок развития истории, в которые он тогда, конечно, может вписать любые требования. Так что и здесь следствием номиналистического способа мышления опять-таки оказывается резкий дуализм между историей и жизнью, историей и свободным формированием будущего согласно идеалам, ценностям, целям.

Будет правильно, если мы, наконец, принципиально разберемся, с чем именно номиналистический способ мышления существенно связан, и если обратим внимание на ту особую функцию, что присуща номиналистическому способу мышления целых эпох в обществе и истории (вторично также и их теоретическому осмыслению).

Когда я говорю о номиналистическом способе мышления, я имею в виду не только логическую теорию номинализма, выдвинутую в позднем средневековье Уильямом Оккамом, позднее Томасом Гоббсом, Джорджем Беркли, Дэвидом Юмом и другими. Я имею в виду сам этот способ мыслить (или не мыслить), т. е. номиналистическую позицию духа. Прежде всего, нет сомнения в том, что эта исторически типичная неизменно воспроизводящаяся позиция духа всегда появляется там, где какой-либо данный мир форм человеческого бытия и культуры находится в процессе разложения. Номинализм – необыкновенно мощное духовное средство для подрыва любого считавшегося до этого объективным мира форм (философского, научного, художественного, государственно-корпоративного, религиозно-церковного). А именно, он представляет собой заблуждение, которое неприятие и разрушение – возможно, необходимые и оправданные – содержательно в полной мере определившегося (и уже в чем-то одряхлевшего, более не приспособленного к восприятию многообразия реального жизненного опыта) мира форм исторической культуры обосновывает не путем того, что пытается вдохнуть жизнь в ставшие «мертвыми», только «традиционными», «пустыми» формы, и не путем изыскания новых форм, соответствующих объективному порядку форм, но с помощью принципиального заявления, что-де объективных форм вообще не существуют: что якобы формы переносятся на предметную сферу вещей человечески субъективно и произвольно. При этом относительная историческая правота номинализма часто состоит в том, что первоначально плодотворный, наполненный живыми воззрениями мир форм, превратившийся в простую традицию, привычку, «пустой звук имени» он объявляет, наконец, тем, чем этот мир стал: а именно – пустым звуком имени; к тому же он мобилизует человеческую энергию на создание нового мира форм. Так, позднефранцисканский номинализм пытался разрушить религиозно-церковный мир форм, а номинализм Томаса Гоббса и этико-политический номинализм автора «Principe» – феодальный порядок общества.

При этом абсолютно все равно, выступает ли номинализм вкупе с сенсуалистической или мистической тенденцией. Номинализм всегда остается принципиальным врагом самой идеи сфор-мированности бытия; его влияние всегда негативно, разлагающе и культурно-революционно – не из-за позитивного видения какой-то лучшей, более высокой культуры, а из принципа; если же ему удается мобилизовать энергию, то он не может предложить осмысленной цели для ее применения. Активность, к которой он взывает, остается иррациональным, слепым, неумным героизмом. Сущность номиналистического способа мышления – критика, а не строительство, разложение – а не созидание. Он предает сам мировой Логос из-за одного случая его недостаточного воплощения в истории, от которого страдает номиналистический человек. Любая некогда «благая», «священная» вещь оказывается, в конце концов, «не более чем» и «всего лишь» словом. Номиналистический способ мышления – это лом в руках страдающего от отжившего мира форм и бунтующего против него в бесплодном ресентименте типа человека – орудие для разрушения этого мира.

Номиналистический способ мышления точно описан также и с социологической точки зрения. Поскольку он как способ мышления всегда связан с определенной структурой группы, которая «вместе познает», и эта структура является условием его существования, постольку он как учение о понимании и понятийном осмыслении всякого рода человеческих коллективов есть отец вполне определенной социальной теории, которую – в зависимости от того, в каком отношении ее рассматривают, – можно назвать и сингуляризмом, и индивидуализмом, и либерализмом, и формальной демократией, и теорией договора, и конвенционализмом, и социальной атомистикой. В книге «Формализм в этике и материальная этика ценностей» я выделил четыре сущностных формы человеческого группирования: «масса», «жизненное сообщество», «общество» и духовная «совокупная личность»[328]. В то время как в чистой массе вообще нет действий, направляемых идеями, но есть лишь слепой, вырастающий из взаимного заражения совокупный импульс, для жизненного сообщества характерен естественный, наивный реализм слов и значений – реализм создаваемого языковыми традициями членения объективной сферы значений мировых вещей. Общие коллективные идеи позитивно исторического толка столь могущественно господствуют в жизненном сообществе над индивидом, что он обязан им почти всем своим духовным багажом. Для этой стадии мышления существенно то, что эти позитивные, традиционно передаваемые из поколения в поколение идейные сокровища воспринимаются и переживаются не просто как наследуемые через историческую традицию, но как данные от мира и природы. По сравнению с коллективным идейным богатством, считающимся в жизненном сообществе реальным, данным от мира и природы, созерцание, восприятие, самопереживание столь же мало получают принадлежащее им по праву, как и индивидуальная акция в изобретении, волении и действии по собственному разумению, по собственной совести и на свой страх и риск. Порога внимания человека достигает только то из созерцаемого и переживаемого, что уже содержится в традиционно передаваемых идеях, подтверждает их, верифицирует. Над этими людьми господствует постоянное воспроизводство твердо установленных, санкционированных форм – не их производство и изобретение, – вплоть до изготовления инструментов, украшений, предметов обихода, методов архитектуры и искусства. И лишь в последующий номиналистический период разложения жизненного сообщества и его перехода в сущностную форму общества это сокровище коллективных идей будет осознано как принудительное давление традиции.

д) О социологическом происхождении высокоразвитых культур и о происхождении науки

Возникновение «науки» как особой ценностной сферы и области деятельности – а за пределами Европы она встречается вообще относительно редко и в ограниченной мере – всегда связано с явлениями, которые этнологи называют «высокоразвитыми культурами» (Hochkulturen). «Имеющаяся в виду форма культуры распространена с Западной Африки по всей территории Судана и Северо-Восточной Африки вплоть до Западной, Южной и Восточной Азии, а кроме того в Америке в областях так называемых американских высокоразвитых культур»[329]. Первыми признаками ее зарождения повсюду являются «магическое» господство над силами природы посредством внутреннего волевого акта[330], мантическое пророчество (как донаучная форма «prvoir»), а также более или менее монополизированное сословие священников.