Книга История морских разбойников - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Первым делом его было приобрести посредством богатых подарков союзничество одного могущественного предводителя горцев, живущих около Джиджели, по имени Бен-эль-Кади. Он уговорил его напасть со стороны земли с 1500 кебилами на Бужию, между тем, как эскадра пиратов нападет на укрепления с моря. Харуджи прибыл к городу с двенадцатью кораблями, высадил без помехи свой отряд, припасы, артиллерию и расположился на холме, господствующем над рейдом. Первая атака его, направленная против старого арабского форта, имела счастливый результат, но новый замок, построенный и занятый с 1510 года испанцами, остановил его усилия: после нескольких бесполезных приступов, стоивших ему 300 человек, он благоразумно решился превратить осаду в блокаду, когда вдруг пять больших военных кораблей, приведенных из Алжира Махином де-Рентериа, за которыми вскоре последовали две небольшие эскадры с Майорки и из Валенсии, еще увеличили невыгоду его положения. Не испугавшись, однако, такого приращения неприятельских сил Харуджи удвоил усилия и начал день и ночь обстреливать новый замок, гарнизон которого отвечал сильным и хорошо поддерживаемым огнем, причем не забывали и кораблей христианских, которых положение его на возвышении удерживало от подания помощи крепости. Между тем, снаряды его истощались, а новый замок, защищаемый стенами, толщиной в несколько мет-ров, стоял твердо. Осада длилась, и Харуджи начинал досадовать на свое бессилие. Несчастный случай довершил его неудовольствие: брата его, Исаака, управляющего артиллерией, на глазах его разорвало надвое пушечным ядром. Смерть его причинила ему такую горесть, что, без просьб его союзника Бен-эль-Кади, Харуджи лишил бы себя жизни. Отказавшись от исполнения цели экспедиции, он отступил на берег Уэд-эль-Кебира, реки при Бужии, в извилинах которой спрятал свои пять кораблей, но здесь ожидало его новое бедствие: река почти совсем высохла от большой жары и эскадра его сидела на мели. Тогда Бен-эль-Кади предложил ему убежище в Джиджели, и Харуджи последовал за ним с 40 турками – единственным остатком от маленькой армии, которую он надеялся повести к легкой победе. В этом бедном селении, наконец, судьба отыскала морского разбойника, истощившего все свои средства и потерявшего почти всякую надежду, чтобы вдруг сделать его владыкой Алжира.

Смерть Фердинанда Католика, случившаяся 23 января 1516 года, возродила мужество мавров и алжирцы, наскучив быть данниками Испании, избрали своей главой шейха с равнины Метиджы, Селима Эйтеми, человека уважаемого за его богатство и древность рода. Селим принял власть, но не чувствовал в себе довольно смелости, чтобы прогнать испанцев из страшной цитадели, сооруженной ими на мысе, господствовавшем над городом. Доверчивый и легковерный, новый король предложил купить помощь Харуджи. В Джиджели отправили депутацию для объяснения знаменитому корсару унижения, в которое впал Алжир, и для представления ему, что смерть Фердинанда и дряхлость Хименеса надолго лишат Испанию возможности возобновить африканскую войну, следовательно, такому человеку, как он, будет легко прогнать гарнизон из Пеньона. К этому присоединили богатые подарки и предложение места алжирского губернатора.

Харуджи одним взглядом измерил шансы в будущем, которые могли привести его пламенное честолюбие, но, боясь подозрений, он скрыл свою радость и уступил наконец, по-видимому, только неохотно и после многократно возобновленных просьб. Сам Бен-эль-Кади, совета которого он спрашивал в этом деле, был обманут видимым равнодушием Харуджи, который поговаривал о желании окончить дни свои в уединении. Показывая вид, что уступает только настойчивым просьбам алжирских депутатов, Харуджи объявляет, что не в состоянии помочь им без помощи своего друга Бен-эль-Кади. Эта лесть очаровала начальника кебилов и он немедленно приказывает вооружить две галеры в Джиджели, а сам собирает около 500 горцев, чтобы сухим путем идти к Алжиру.

Итак, с сорока турками и горстью кебилов, Харуджи, сам того не зная, отправлялся завоевать царство, что должно было обессмертить имя его в истории и подчинить, в продолжение трех столетий, европейские прибрежья законам беспощадной тирании. Не уезжая еще из Джиджели, он отправил нарочного к Хеир-Эддину, остававшемуся в Тунисе, извещал о возврате счастья и просил привести ему в подкрепление сколько можно более решительных молодцов, которым обязывался платить ежемесячно значительное жалованье. По прибытии в алжирскую гавань, о котором не узнал гарнизон Пеньона, он был принят народом и Селимом Эйтеми как освободитель, и последний предложил ему жилище в собственном доме. Жители, в свою очередь, спорили о чести поместить у себя и содержать бесплатно его турков. Харуджи растолковал им, что неосторожно открыть неприязненные действия против испанского форта прежде прибытия солдат, которых он ожидает из Туниса. Скоро в самом деле триста отборных турков, вооруженные ружьями и снабженные несколькими легкими пушками, высадились ночью у мыса Матифу и прошли в Алжир равниной. Отряд этот известил алжирцев о скором прибытии еще других отрядов, которые образовывались на всем прибрежьи при имени Харуджи, и через месяц пират увидел себя во главе значительных сил. По требованию его, Селим Эйтеми наложил на алжирцев особенную дань для содержания войска их союзника, и никто не осмеливался роптать, ибо все надеялись, что победа позволит отправить их восвояси, наградив за помощь по заслугам. Надо же было принести какую-нибудь жертву надежде на освобождение.

Чтобы лучше обмануть жителей насчет своих намерений, Харуджи ловко льстил мечтам их и показывал вид, что ничего не хочет предпринимать без Селима Эйтеми, который, со своей стороны, давал ему полную волю действовать по собственному усмотрению. Уверившись, посредством этого ловкого маневра, в полном доверии короля и народа, он велел поставить батарею для обстреливания Пеньона, перевез на нее все пушки, находившиеся в городе, окружил ее стеной и занял соседние дома, чтобы укрыть солдат своих, как он говорил, от неприятельских выстрелов. Когда эти приготовления были кончены, он приказал сбить флаги Кастилии и Арагона, развевавшиеся на валах в знак подчинения Испании, и потом открыл огонь при радостных кликах алжирцев. Но корсар гораздо меньше помышлял об изгнании испанского гарнизона, малочисленность которого нисколько не беспокоила его, нежели о выигрыше времени для овладения Алжиром. Турецкие канониры, знавшие отчасти его намерения, жгли в продолжение двадцати дней много пороха, не причиняя большого вреда укреплениям Пеньона. Харуджи присвоил себе мало-помалу полную диктаторскую власть, уничтожавшую власть Селима, и когда увидел, что жители привыкли к строгим мерам его, имевшим, по-видимому, единственной целью благо их он отправился с несколькими доверенными солдатами в дом Селима, захватил его в купальне и удавил.

Известие об этом приключении, приписанном параличу, нашло мало людей доверчивых. Слишком поздно догадавшись, какому опасному гостю предали они себя, и, видя в стенах своих турецкий отряд, обладавший стенами, и каждый солдат которого по одному знаку мог сделаться палачом, испуганные алжирцы заперлись в домах своих, не смея ни роптать, ни восстать против разбойника. Харуджи, окруженный многочисленным отрядом, проехал верхом по городу и приказал отпереть ворота кебилам Бен-эль-Кади, которые приветствовали его громкими криками радости и титулом короля.

Сыну Селима Эйтеми, страшившемуся судьбы, подобной отцовой, удалось скрыться в Оране, губернатор которого, маркиз Комарес, отправил его в Испанию, где он был принят благосклонно старым Хименесом. Едва уверившись в своей власти, Харуджи созвал знатнейших алжирцев и старался обольстить их великолепными обещаниями, на которые они отвечали только молчанием и страхом. Чувствуя, что не может ни доверять своим новым подданным, ни кебилам, начальник которых выказывал некоторую зависть, он поспешил написать к Хеир-Эддину, приглашая его в Алжир. Между тем, он деятельно занимался усилением укреплений касбы, которые покрыл пушками, чтобы содержать город в беспрерывном страхе. Но дерзость и притеснения турков вскоре сделались причиной заговора между алжирцами. Условившись с арабами равнины, они решили, что последние в известный день явятся у городских ворот, как бы на рынок, по обыкновению, но с оружием под бурнусами. По данному знаку, корабли Харуджи, вытащенные на берег Баб-эль-Уэда, будут сожжены, потом запрут ворота и заговорщики, рассыпавшись по улицам, бросятся на остальных чужестранцев, осадят касбу и позовут на помощь испанский гарнизон Пеньона.