Книга Ночь печали - Френсис Шервуд

Малинцин приказали идти с чолульскими женщинами и делать вид, что она собирается последовать совету старушки. Она действительно пошла с этой старой сумасшедшей, но, оказавшись среди высоких сосен вместе с другими женщинами и детьми, Малинцин решила обо всем рассказать старушке и предупредить жительниц города о том, что произойдет. Она думала, что они вернутся в город и остановят мужчин.

— Матушка, — сказала Малинцин, притягивая к себе старушку, — испанцы догадались о том, что произойдет. Они как-то узнали о том, что чолульцы собираются убить их утром. Сейчас они вместе со своими союзниками окружают город. Давайте вернемся в Чолулу и усядемся на центральной площади, чтобы ни одна из сторон не могла воевать.

— Что? О чем ты говоришь? Это невозможно.

— Предупредите своих мужчин, пусть они присоединятся к женщинам и детям. Вы все можете скрыться в лесу, тогда утром в городе никого не окажется и испанцам некого будет атаковать. Тогда они уйдут.

— Мой сын могучий воин, — ответила старушка. — То, о чем ты говоришь, неправда, ведь как кто-нибудь мог догадаться о наших планах? В Чолуле нет предателей. Никто не рассказал бы об этом испанцам.

— Старушка, скажи другим женщинам. Я говорю правду.

— Неужели ты не видишь, сколько нас? Целый город против горстки дикарей.

— А как же их союзники — семпоальцы, ксокотланцы и тласкальцы?

— Это не имеет значения. С нами Кетцалькоатль.

Когда Малинцин попыталась предупредить молодых чолульских женщин, никто не поверил в то, что Чолула проиграет битву с чужаками. Это казалось им невероятным. Более того, женщины решили, что Малинцин пытается заманить их в ловушку, — в конце концов, она ведь любовница командира испанцев. «Малинцин. Принцессочка, — плевались они. — Выскочка. Падшая, распутница, красивая снаружи и уродливая внутри». Десять молодых сильных женщин окружили Малинцин и не позволили ей сдвинуться с места. Так они и провели ночь в лесу под деревьями — Малинцин, жительницы Чолулы и их дети. Перелетные птицы уже улетели, а те немногие из животных, что остались сейчас в лесу, спрятались в свои норы. На плато в горах Малинцин часто слышала пурпурного певуна и иволгу, привыкла к запаху сосен, но эта ночь была необычно холодной и ветреной, верхушки деревьев качались, низкие деревца пригибались к земле. Казалось, будто огромный великан, очнувшись ото сна, зевает и потягивается. Свист ветра напоминал птицу, потерявшуюся в собственной песне. Малинцин свернулась клубочком, закутавшись в оленью шкуру и подоткнув ее со всех сторон, но ладони и ступни у нее болели, как будто погруженные в холодную быструю воду. Нос у нее подергивался, а зубы ныли от холода. И тут она услышала шаги какого-то животного, приближавшегося к ней. Топ-топ-топ-топ. Она не решалась открыть глаза. Топ-топ-топ. Зверь подходил все ближе. Она пыталась лежать тихо, чтобы зверь подумал, будто она всего лишь срубленное дерево или скала. Топ-топ-топ. Ему как-то удалось пробраться сквозь круг женщин, охранявших ее. Топ-топ-топ. Нос зверя оказался возле ее лица. Малинцин осмелилась открыть глаза и увидела ягуара. Она не могла двигаться, не могла кричать, вообще ничего не могла сделать. У ягуара были желтые змеиные глаза с черным вертикальным зрачком. Он вновь сунулся носом к ее лицу, пошевелил усами, принюхиваясь, а затем ушел, задрав хвост.

Мысли стучали в голове Малинцин словно камни, скатывавшиеся со скалы. Это был бог. Это был ягуар. Это был бог-ягуар подземного мира. Это был житель Чолулы в шкуре ягуара. Это Лапа Ягуара приходил убить ее. Нет, к ней явилось настоящее животное. Волшебное животное. Жрец, превратившийся в зверя в видении. Нет-нет. Это был настоящий ягуар, который будет защищать ее.

Она заснула, а на следующее утро увидела большого тапира, рыскавшего неподалеку в поисках еды. Затем ее внимание привлекли два какомицли. Животные успокаивали ее, рассказывали ей о том, что все будет в порядке. Вот все и закончилось. Женщины и дети все еще спали, но, когда Малинцин встала, они тоже начали просыпаться. Никто не разводил костров, не кипятил воду, не готовил завтрак. Они сидели и ждали, а через несколько минут услышали крики умирающих. Малинцин зажала ладонями уши, опустившись на землю.

Женщины смеялись, глядя на нее. Они были уверены в исходе боя. Через час, когда крики затихли, женщины, взяв с собой детей, вернулись в город. Малинцин отстала, словно прикованная к месту, и через несколько минут услышала их вопли. «Это моя вина», — сказала она себе и заставила себя идти и смотреть.

Тела чолульцев сложили в кучу. В боевом облачении, в перьях и боевой раскраске, с отрубленными руками и ногами, раскроенными черепами, зияющими дырами в груди, чолульцы лежали на площади, и Малинцин не могла представить их живыми. Казалось, что с самого момента сотворения мира они лежали здесь — мертвые, расчлененные, выпотрошенные, окровавленные. И почему она не замечала их раньше, не замечала этой груды трупов в городе, когда испанцы въехали сюда на лошадях?

Старушка, желавшая стать ее свекровью, бросилась к груде тел в поисках своего сына.

— Где он? — плакала она, схватив Малинцин за руку. — Где твой жених?

Некоторые испанцы отрезали чолульцам гениталии и подвесили их на ремнях. Кое-кто собирал уши, чтобы сделать из них ожерелье.

— Где мой гордый сын? — плакала старушка, и лицо ее исказилось от горя. — Есть здесь кто-нибудь, кто знает его? Где мой сын? Мой воин, светоч моей жизни?

Малинцин, как и Франсиско, бросилась в кусты. Ее вырвало. Старушка не отставала.

— Мой сын сильный и отважный. Вы его не видели?

Кто-то вышел из-за деревьев.

— Лапа Ягуара! — воскликнула Малинцин.

— Жив и готов сражаться, — ответил он.

— Мой сын, мой сын, где он? — бросилась к нему старушка. — Ты видел моего сына?

Выживших в битве вывели из дворца со связанными за спиной руками. Два стражника толкали пленников вперед копьями. Сын старушки высоко вздернул подбородок и глядел прямо на солнце. Его лицо было покрыто шрамами.

— Сыночек, сыночек! — Старушка бросилась к его ногам, но он не обратил на нее внимания.

Испанцы поставили эшафоты для костров и сложили хворост у оснований столбов. Дров на всех пятьдесят пленников не хватило, поэтому испанцы привязали к каждому из столбов по десять пленников. Никто из них не пытался убежать, хотя Малинцин поступила бы именно так. От эшафота до леса было совсем недалеко, и, хотя беглеца могли застрелить, это все же был шанс умереть менее болезненной смертью, чем смерть на костре.

— Сыночек, сыночек! — плакала женщина.

— Надо заставить ее замолчать, — сказал Кортес.

— Если мне позволено будет перевести, — сказала Малинцин, выходя вперед, — эта женщина говорит, что ее сын — принц, родственник Моктецумы. Так она мне сказала. Если его убьют, Моктецума покарает его палача.

— Донья Марина, ты превзошла сама себя, — рассмеялся Кортес. — Ее сын никакой не принц, а если бы и был принцем, то жить ему осталось недолго. Не делай ошибок, моя дорогая, и помни о том, кто твои друзья. Разве не ты предупредила меня?