Книга Ледяной клад - Сергей Сартаков

Как теперь все дальнейшее понимать? Приступая к работам по спасению леса, он, Цагеридзе, кратко, в радиограмме, информировал об этом трест. После долгого молчания Анкудинов ему ответил: "Шлите подробные материалы". И никак, ни словом единым, не высказал своего отношения к самой идее. А вот теперь...

- Как все это понимать, Василий Петрович? Что это: разрешение или запрещение?

- Счет общей экономии, на собственный рыск, как и я говорил, разрешение.

- Что значит за счет общей экономии, если в пределах лимита на подготовительные работы? В лимитах же наших нет ничего лишнего!

Василий Петрович ухмыльнулся.

- Ответ как - по-бухгалтерски, или по-твоему?

- По-государственному!

- По-государственному! Сплошная муть! Слова пустые.

- А по-бухгалтерски?

- Хочешь кросворт? Загадку?

Цагеридзе подскочил к столу, грохнул кулаком. Смахнул радиограмму на пол и стал топтать ее ногами.

- К дьяволу! Не отступлю! Да, да, кривитесь, дорогой Василий Петрович, смейтесь с Анкудиновым вместе Николаю Цагеридзе в лицо! Выговор, прокурор, тюрьма - хорошо! - продолжаю работы. Пока не увезут с милицией Цагеридзе отсюда - продолжаю работы! Пустите меня, я должен подписывать чеки. Платить рабочим зарплату. Половину, как вы говорите, "нормальную", вторую половину за свой счет. Так я вас понял, товарищ главный бухгалтер? Сколько, какую сумму можно поставить в начет начальнику рейда? Имущества не имею. Из зарплаты готов платить целую жизнь! Освободите мне место!

Дрожа от возбуждения, Цагеридзе уселся, придвинул к себе чеки, денежные документы, начал подписывать. Рука у него прыгала.

Василий Петрович стоял сбоку и последовательно, цветным карандашом, жирно перечеркивал подписанные начальником документы.

Цагеридзе наконец заметил это.

- Что это значит? Вы издеваетесь! Я не позволю! - закричал он, отбрасывая прочь перо.

- Пыли, пыли, - хладнокровно отозвался бухгалтер, - помогает. Бабам слезы, мужикам - крик. Ты зря матом не пользуешься. Лопатин драл семиэтажно. Кидало в жуть. А ему - облегчение. Издевка тут какая же? Банк все одно не примет. С образцами подписи схожести нет никакой. Курица лапой. Нервы. Посиди. С руки дрожь сбежит. Схожу перепишу наново. Мне ты больше задал работы, чем себе. Понял?

Цагеридзе сразу сник, стиснул голову ладонями. Ему стало стыдно своей необузданной горячности. Можно как угодно не любить этого человека, но рамки приличия должно соблюдать при всех обстоятельствах. На этот же раз тем более - бухгалтер был полностью прав.

- Я прошу извинить меня, Василий Петрович, - с усилием проговорил Цагеридзе. - Поступил я неправильно. Грубо.

- А кто по-другому бы? Тебе обухом по голове. И всякий бы так. А ты в главную суть не вник еще. Посиди подумай.

- В какую главную суть? Давайте все сразу. У меня нет желания разгадывать ваши "кросворты"!

- Не от меня. Кросворт в бумаге, - Василий Петрович кивком головы показал на затоптанную радиограмму. - Прибудет специалист. Консультант. Как понимаешь? Новый щит Анкудинову. А тебе как? Не пересечет?

- Не понимаю. Растолкуйте яснее, - сказал Цагеридзе. Правда, он и сам сразу, как только прочитал радиограмму, подумал, что Анкудинов отводит от себя даже малейшую ответственность - и черт с ним! - но сейчас он действительно не понимал, что и как может "пересечь" ему, начальнику рейда, какой-то консультант из научно-исследовательского института.

- Не чувствуешь, значит, нету. Конечно, могет и не быть. А другое воробей ты не стреляный. С таких вот подметки и срезают. Консультанты. Ты сейчас криком исходишь: "В тюрьму сяду!" А чего же? И сядешь. Консультант подтвердит. После ледохода. Когда все к чертям. А вышел, состоялся рыск тут как сказать, чья мудрость? Повернуть на любую сторону. Почему твоя обязательно? Был специалист из института. А институт этот "ЦНИИ" пишется. Не дураков держат. Вот тебе и консультация! - Василий Петрович захохотал: Дебет-кредит, будь здоров!

И опять безмерно противным сделался бухгалтер для Цагеридзе. До чего же черным он видит весь мир! Не знает совершенно, кто такой он, этот консультант, а уже заранее подозревает в нечестности и подлости.

- Что же советуете вы мне, Василий Петрович? - еле сдерживаясь, спросил Цагеридзе. - Ответить Анкудинову, что все сотрудники ЦНИИ леса и сплава мерзавцы и потому не следует их сюда посылать?

- В точку. Именно не следует, - сказал Василий Петрович. - Анкудинов тебе шиш, ты ему - тоже! А мерзавец ли, нет ли приедет - неизвестно. Рыск! Тебе всяко и одного рыску хватит. На Громотухе. Второй совсем ничего не прибавит. Посинел? Вонзил я тебе железного ерша. В самое сердце. А как? Как думаю. По-другому не могу. Подумай. Раскинь мозгами. Помайся ночку.

Он собрал на столе документы с испорченными подписями, сделал несколько шагов к двери и вернулся.

- Помайся здесь. В одиночку лучше. Ежели с Баженовой не получилось еще - чтобы душа в душу. Так тебя понял: без любви. Вот и побегай тут один. От печки тепло. Мне знакомо. Было: бегал. Теперь давно не бегаю. Беда зажмет - к своей привалюсь. Пошепчу, все открою. Легче. Без этого как? И еще подумай: зря с Баженовой у тебя любовь не выходит. Баба стоящая. Но притом, учти, давно в себя смотрит. Опасно для человека. В себя смотреть. А с чего? Кросворт! Ищешь клад, разгадай - вот тебе и клад в руки. Тоска не из воздуху берется. Может, живое у нее своего просит, а умом себя останавливает. Не смеет. Ты так не прибрасывал?

Цагеридзе каменно молчал. Василий Петрович тряхнул бумаги, свернул их в трубочку, зажал в кулак. Посмотрел жалеюще.

- Или у самого тебя противность к ней какая? Бывает и так. Одному красота, а другого трясет - не надо! Смотри. Пошел я, - и еще раз вернулся от самой двери. - Больше того рыску, какой ты взял, нету. На холеру тебе штопором еще душу станут вытаскивать? Анкудинов, консультанты. Тюрьма так тюрьма, все одно. Об этом тоже подумай. Баженова хотя передачи тебе приносила бы. Ласка, забота женская греет.

Словно избитый, Цагеридзе сидел за столом и неподвижно смотрел на дверь, за которой скрылся Василий Петрович.

Злая жаба - не человек. Даже когда он дает свои "добрые" советы, тут же в них обязательно и яду, грязи какой-нибудь подпустит. Циник! Циник! Нет ничего у него светлого и святого.

А еще о любви рассуждает!

Ему вдруг зримо представились набрякшие мешки под глазами Василия Петровича, нижняя губа, тяжело падающая при разговоре, черные, прокуренные зубы. И тут же, рядом с этим отвратным лицом, - медленная, тающая улыбка Баженовой. Ее всегда в сторону шрама на шее слегка наклоненная голова, быстрый взгляд из-под темных, густых ресниц, реже теплый и беззаботный, а чаще - сдержанно-отчужденный. Взгляд "в себя", как это называет Василий Петрович.

Он предлагает стать чуть ли не посредником между ними. Посредником... И ему, Цагеридзе, идти на откровенный мужской разговор с этим циником о своих чувствах к Баженовой?