Книга Реванш русской истории - Егор Холмогоров

Ельцин воспринимался как политический объект, обреченный сойти с орбиты. Но его окружению следует отдать должное – коллеги быстро сориентировались. С одной стороны, жесткие мероприятия по ликвидации угрозы со стороны политических конкурентов – Примакова и Лужкова и их публичное уничтожение при помощи лошадиных доз «телевизора». С другой – скоростное принятие новой повестки: конституционный порядок, а по сути – война-реванш в Чечне, новый стиль власти, надежда на новую политику.

Группа Примакова, со своей стороны, тоже допустила ошибку, понадеявшись на админресурс региональных «ханов» во главе с Лужковым, а также явно недооценив потенциал нового информационного пространства и не нащупав группы поддержки. Как политический проект недевяностые скоро закончились, сменившись нулевыми.

Но как эпоха с совершенно особым вкусом к жизни недевяностые запомнились надолго. Выключенные из системы официально одобренных рукопожатных взглядов мыслители обнаруживали у себя множество последователей. Их неполиткорректные речи становились новым стандартом мнений. Незнакомые люди испытывали радость знакомства и чувство обретения единомышленников. Всюду обнаружилось множество красивых женщин, которые не боялись размещать анкеты и отвечать на письма, иногда – так вообще писать первыми. Затевались какие-то проекты, и люди готовы были идти на риск. Во всем, что тогда говорили и делали, чувствовался напор какой-то расплывчатой, но чрезвычайно энергичной патриотической убежденности. Собственно, не быть патриотом, причем вполне определенного – «реваншистского» – толка было невозможно. Иногда это доходило до гротескных картин, вроде «российская армия возрождается в Чечне» из уст отца приватизации, бывшего тогда лидером либерального «Союза правых сил».

Это ощущение жизни отлилось в итоге в гениальном «Брате-2», вышедшем на экраны тогда, когда эпоха почти уже отцвела. Но фильм безупречно передает интонации 1999 года с его желанием показать американцам, что сила – в правде, рассчитаться с бандеровцами за Севастополь, желанием выпить за то, что мы домой летим. И знаменитое детское стихотворение о Родине не случайно начиналось с «Я узнал…». Главным в недевяностые было ощущение внезапного открытия для себя огромного мира своей Родины. И патриотичный национализм той эпохи был естественным следствием восстановления надлокальной коммуникации.

В нулевые эта надлокальность сменилась резким индивидуализмом, нашедшим точный технологический коррелят в эпохе блогов, в известном смысле продолжающейся и до сих пор. Экстаз коллективных «форумных» разговоров улетучился, сменившись обменом утверждающими лишь «я» монологами. Но календарные девяностые закончились именно на этой эйфорической ноте раскрывшихся горизонтов.

Сегодня, вспоминая ту эпоху, особенно если мы младше 40, мы часто путаем атмосферу недевяностых, продержавшуюся не более двух лет, с тяжким маревом ельцинщины. Но это две разных эпохи. Если девяностые были адом, то недевяностые – коротким счастливым сном, короткой весной. Впрочем, в нашем климате весна никогда не бывает долгой.

23 сентября 2015

Остров порядка

Если бы ООН была парламентом, то речь Барака Обамы сошла бы в нем за выступление главы стремительно теряющего популярность правительства. Речь Владимира Путина выглядела бы как энергичные нападки лидера оппозиции, подвергающего ошибки кабинета уничтожающей критике и предлагающего программу выхода из кризиса. Председатель Си Цзиньпин напоминал бы лидера влиятельной третьей партии, которая набирает всё больше голосов, но ее влияния всё же недостаточно, чтобы сформировать правительство, а в коалиции она не вступает. Наконец, Петр Порошенко сошел бы за лидера карликовой радикальной партии-скандалиста, которую почти не таясь субсидирует правительство, чтобы нападать на оппозицию.

«Троллинг» со стороны украинских деятелей вышел, откровенно говоря, неубедительный. Никого не заинтересовали ни выступление самого Порошенко, ни инцидент с развернутым на балконе, а затем стремительно убранным охраной жовто-блакитным флагом из «Иловайского котла». В последнем случае еще и символика подкачала. Для устроивших это шоу украинских активистов флаг должен был служить «постыдным напоминанием о российской агрессии».

Но вот «зрада»: в России события под Иловайском воспринимаются совершенно иначе. Иловайский котел – несомненно, выдающаяся победа ополченцев Донбасса и российских добровольцев над карателями, рвавшимися к Донецку, чтобы убивать, сжигать живьем, расстреливать дома с мирными гражданами (причем не скрывавшими этих намерений в своих монологах в соцсетях). Карателей в итоге покарали, и размахивать их флагом, чтобы устыдить Россию, так же странно, как, к примеру, размахивать флагом частей вермахта, погибших в Сталинграде. Если так можно вызвать стыд, то разве что за самих украинских активистов.

Никакой «дуэли» России с Украиной не получилось и получиться не могло. Украина была глубоко ниже ватерлинии. Единственными одноуровневыми оппонентами были Обама и Путин. Речь Обамы свелась к тезису: мы моральная империя демократических ценностей и потому мы всегда и во всем правы, а наши решения не подлежат оспариванию. Суть речи Путина лучше всего выразил риторический вопрос: «Вы хоть понимаете теперь, что вы натворили?». Вопрос вполне уместный, поскольку Россия непрерывно предупреждала о последствиях, которые непременно должны наступить за «арабской весной» и майданом.

Ответ на вопрос Путина тоже хорошо известен и много раз озвучен западными политиками: это не мы натворили, а вы. Если бы вы не спорили и не сопротивлялись, то всюду всё прошло бы гладенько и воцарилась бы импортная демократия. Этот аргумент, что в катастрофе в Сирии и Донбассе виноваты не те, кто раскачал лодку, а те, кто решил им сопротивляться вместо подчинения, общее место западного политического дискурса. Но это очевидная ложь.

Россия в период предыдущего президентства не оказала сопротивления в Ливии, не поддержала Каддафи. Теперь государство в Ливии уничтожено в еще большей степени, чем в Сирии, оно попросту отсутствует, а страна является главным экспортером и транзитным пунктом для беженцев. Степень коллапса в той или иной стране обратно пропорциональна силе сопротивления оказанного завозной революции – быстро стабилизировавшийся Египет, способный сегодня аж закупать «Мистрали», еще одно тому доказательство.

Самым ценным в речи Владимира Путина является та ясная консервативная политическая философия, на которую он опирается. Основой нормальной человеческой жизни и свободы является суверенная государственность. Именно государство обеспечивает право человека на жизнь, гарантии собственности и правосудия, основы ясного и предсказуемого порядка, возможности деятельности, то есть всё то, что является фундаментом демократических свобод. Такие свободы выживают сколько-нибудь длительный срок только в очень крепком и устойчивом государстве. Поэтому взрывать государственность той или иной нации ради ее свободы так же нелепо, как взрывать дом ради того, чтобы проветрить застоявшийся воздух.

Американцы вместе со своими соучастниками из ЕС взорвали дома народов Ирака, Ливии, Сирии, Украины. Степень свободы в каждом из этих случаев катастрофически понизилась: началась гражданская война, убийства несогласных без суда и следствия, распад государства, как в Ливии, или его маразм, как на Украине, наконец, чудовищная раковая опухоль из головорезов-вандалов-работорговцев в лице ИГИЛ, появление которого и заставило по крайней мере часть западных деятелей взяться за остатки ума.