Книга Покров заступницы - Михаил Щукин

— А не побаловаться ли нам чайком, Петр Афанасьевич?

— Пожалуй, можно, — согласился попутчик, — обедать мне не резон, скоро домой прибуду, а вот чайку — в самый раз. Пойду закажу.

Они почаевничали, поддерживая неторопливый разговор, и купец принялся собирать вещи — поезд прибывал в Самару. Проводив своего попутчика и оставшись один в купе, Москвин-Волгин попытался вздремнуть, но сон не шел, тогда он снова сел к окну, но и проплывающие мимо пейзажи не успокоили — такова уж была натура у деятельного человека: не мог длительное время находиться в созерцании и безо всяких занятий. Хотелось куда-то бежать, что-то делать и чувствовать, как жизнь вокруг кипит и клокочет.

«Самару проехали, — размышлял Москвин-Волгин, — скоро Урал; да неужели они меня высадят?! Передвигаюсь я вполне сносно, хромаю, конечно, но хожу-то без всякой помощи! Вот и схожу, поздороваюсь…»

Больше он не раздумывал. Глянул на себя в зеркало, взял трость и отправился в третий от конца поезда вагон, в который, как он успел заметить еще в Москве, садился Сокольников. Шел не торопясь, будто на прогулке, и каково же было его удивление, когда в тамбуре дорогу ему заступил коротко стриженный мужчина с короткой бородкой.

— Извините, уважаемый, но дальше проход закрыт.

— Как закрыт? — заволновался Москвин-Волгин. — Почему закрыт?

— Закрыт, и все. Вернитесь на свое место.

— Да не хочу я возвращаться! Мне сюда надо!

— Вот когда я разрешу, тогда и пройдете. А теперь прошу — вернитесь.

Мужчина открыл дверь и вежливо, но твердой и, чувствовалось, очень сильной рукой выдвинул Москвина-Волгина из тамбура. И проделал это так быстро и ловко, что тот не успел даже ничего сказать. Стоял возле окна, отодвинув в сторону шелковую занавеску, и видел, что поезд, замедляя движение, подходит к какой-то маленькой станции с неказистым деревянным вокзалом в один этаж. На перроне, тоже деревянном, цепью стояли солдаты, держали в руках винтовки с примкнутыми штыками.

«Что-то здесь не так! Похоже, пахнет жареным. Уж не по наши ли души пожаловали?» Москвин-Волгин отодвинулся от окна, тихонько, стараясь, чтобы ручка не щелкнула, чуть-чуть приоткрыл дверь в тамбур. Поезд в это время остановился, лязгнув вагонами, и цепь солдат быстро рассыпалась, охватывая его со всех сторон.

Москвин-Волгин не ошибся, предположив, что явились по их души. Громкий, требовательный голос явственно донесся до него:

— Господин Сокольников, у меня приказ о вашем аресте! Поезд оцеплен солдатами! Во избежание жертв, в том числе и безвинных, предлагаю сдаться вместе со своими людьми. Проявите благоразумие! При сопротивлении будет открыт огонь!

…Сокольников выглянул в окно. Прямо на него, свирепо вытаращив глаза, смотрел унтер-офицер, плотно прижимая к плечу приклад винтовки, готовый выстрелить в любой момент. Ясно было, что ловушка готовилась заранее, готовилась по всем правилам военной операции, и что выскочить из этой ловушки в данный момент невозможно. «Нашли врагов Отечества, — успел еще горько подумать Сокольников, — теперь будут радоваться…»

Голос из вагонного коридора зазвучал снова:

— Господин Сокольников, у вас ровно половина минуты! В противном случае я имею приказ взять вас силой!

«Не силой взять, а пристрелить на месте — вот ты какой приказ получил, дурак служивый…» — Сокольников положил револьвер на столик, он прекрасно понимал: его победили. И победили совсем не те люди, против которых он пытался бороться, победили те, кто, по логике, должен был его поддерживать и оберегать. Никому он был не нужен со своей военной организацией, со своими благородными целями. Что он сейчас мог сделать? Открыть пальбу, застрелить нескольких солдат или унтер-офицера с вытаращенными глазами, которые ни сном ни духом не знают, кого они ловят? В ответ, конечно, тоже начнут палить, могут погибнуть пассажиры, а уж они, случайные попутчики, и вовсе ни в чем не виноваты.

— Мы сдаемся! — громко, чтобы услышали все, в том числе и его люди, ехавшие в соседнем купе, прокричал Сокольников. Открыл дверь и вышагнул в вагонный коридор.

— Вот и славно! — Невысокий господин, одетый в длиннополое пальто, быстро сноровисто его обыскал и скомандовал: — На выход!

Следом за Сокольниковым, не нарушив приказа, сдались его люди. Не прошло и десяти минут, как поезд тронулся, солдаты, построившись на деревянном перроне, ушли и маленькая станция опустела, погрузившись в тишину. Будто ничего здесь и не случилось.

Допрос начался сразу же, в маленькой тесной комнатке при вокзале, где имелись лишь два шатких стула и старый обшарпанный стол с выцветшими пятнами давно разлитых чернил. Неизвестный господин в длиннополом пальто по-хозяйски уселся за этот стол, предложил сесть Сокольникову и не строго, не официально, а скорее по-дружески предложил:

— Ну что, начнем?

— С кем имею честь? — спросил Сокольников.

— О, даже так! Разрешите представиться — действительный статский советник Макаров, Илья Петрович. Думаю, что этого пока вполне достаточно.

— Какое ведомство вы представляете?

— Министерство внутренних дел Российской империи. Я удовлетворил ваше любопытство? Вот и хорошо. Будем считать, что наше знакомство состоялось. Теперь первый вопрос — куда вы направлялись?

— Пока мне не объяснят, по какому поводу я арестован, и не предъявят официального обвинения, ни на какие ваши вопросы отвечать не буду.

— Предъявим, господин Сокольников, предъявим. И на вопросы заставим отвечать. Поэтому советую время зря не терять, отвечайте сейчас.

Сокольников демонстративно отвернулся, решив для себя, что больше ни одного слова не скажет, пусть его хоть на куски режут. Кто же все-таки отдавал приказ о его аресте? Какие люди и при каких чинах? Уж, конечно, не статский советник Илья Петрович Макаров…

— Я жду. Вопрос задан. Будем говорить или нет?

Сокольников не отвечал. Думал: «Теперь вся надежда только на Гиацинтова и Речицкого. Справятся?»

6

— Володя, а Володя, слушай меня. — Федор еще раз посмотрел на следы санных полозьев, сморщил нос, будто принюхивался, пытаясь уловить только ему ведомые запахи, и бесстрастно продолжил: — Шибко худо, Володя… Каждый по себе поехали. В ту сторону три саней, эту сторону — четыре.

— Значит, разделились, — Речицкий вылез из кошевки и тоже подошел, внимательно рассматривая развилку, которая лежала теперь перед ними.

Узкая лесная дорога, нырнув в низинку и выскочив на пригорок, резко раздваивалась, уходя в противоположные стороны.

— Почему они разделились? И куда ведут эти дороги? — спросил Гиацинтов.

— Да чего же тут мудреного! — подал голос Гриня. — Налево которая, та на увалы идет, а направо — на старые покосы. А разделились потому, что весь бор можно с двух сторон объехать и насквозь обшарить.